С ее проклятием ничего хорошего ждать не приходилось. Как схорониться от людского взгляда, чтобы не видели его, и неожиданно сообразила, что способ давно придуман: занавесь себя черными покрывалами – и кто узнает? Народ искренне верил, что за границей житье не худо, всякому иноземцу полагалось поклониться до земли, так что она могла пересечь цивилизованную часть государства даже с почетом. Вопрос, где взять соответствующие покрывала, пока пришлось оставить открытым: в лесу они не росли, по небу не летали – но уж на траурную-то материю как-нибудь заработает.
Последний вечер на исходе второй недели начался как обычно. Дьявол предсказал с утра метель, поэтому обустраивались основательно: заготовили дров на двое суток, поставили теплый, не продуваемый и непромокаемый шалаш, наготовили еды. Завернувшись в одеяло и неспешно потягивая чай, чувствуя в животе приятную тяжесть сытного ужина, Манька наслаждалась внезапным отдыхом. В шалаше было тепло, огонь неугасимого дерева согревал надежнее печки. Задержка на такой долгий срок должна была дать неугасимому дереву войти в полную силу, и она предвкушала встречу с летом посреди зимы, словно долгожданную поездку на заморское побережье во время зимнего отпуска. Ей хотелось уловить момент преображения, когда зиму сменяет весна, а потом лето. «Если за ночь крапива успевает подняться, за двое суток может грибы и ягоды подойдут!» – лениво думала она, слушая Дьявола.
В скучные долгие вечера, когда можно было не спать хоть до утра, Дьявол иногда давал ей накрыться краем плаща. Плащ у него имел необычные свойства. Она словно проваливалась между сном и реальностью в иные измерение и парила как Дух над образами его историй. Сказочник он был еще тот: перед глазами развертывались давние битвы, непобедимые герои, грифоны и василиски, давно исчезнувшие животные или иные миры, в которых уже давно наступила справедливость и божья благодать – и она внезапно забывала, где находится, будто само действо со множеством народа разворачивалось вокруг нее, и тогда она напрочь забывала об одиночестве.
Правда, утром образы истаивали, исчезая во тьме ее скудного умишка…
Например, рассказывал Дьявол, как на заре планеты огромный белый гриб вырастал в кипучем и горючем море-океане с целое царство-государство. Творожно-маслянистый субстрат имел жизнь, но не было в нем жизни, и только одно стремление пронизывало его – жить! Он плодился, делился и умирал, как первое существо. Океан кипел, устремлялись в небо клубы пара из метана и первого воздуха, закрывая небо пеплом и скрывая солнце, и били плазменные молнии – горел гриб, и падали сверху пепел, огонь и сера, и хоронили его глубоко под собой. И там, где гриб обрастал пеплом, появлялась запекшаяся корочкой земля.
– Много раз субстанция возрождалась и умирала, пока не научился изменять ее свойства и физическую форму, продляя агонию, – вплетал Дьявол в историю себя. – И понял: я – гений, и химия с биологией моя стихия – так появились вирусы, микробы, трава и деревья. Были они не так разнообразны, как ныне, но каждая несла в себе жизнь, и, если гриб умирал, споры растений и первых животных оставались жить, закрываясь надежной плотной оболочкой, в которой могут лежать миллионы лет. И если земля умрет, будет ли горячо, прорастут одни, будет ли холод, раскроют себя другие.
– Круто! – соглашалась Манька.
– Как консервы, сохранилось первое существо глубоко под землей, и люди не перестают удивляться, откуда столько черного калорийного золотишка взялось…
В принципе, – замечал он, – жизнь уже была до него. Не было одежки и приличествующих условий. Когда люди обрабатывают гору хлопка, чтобы получить тончайшее полотно, они бьют его, вытягивают и прядут нить. Пошив одежды для живых форм грандиозно смотрится человеку, но привычному мастеру нет хуже работы. Мне ведь за нее никто не платит, – сочувствовал он себе. – И как бы нужды особой не было. На кой ляд оно мне сдалось?
– Правильно, и я бы не мучилась! – соглашалась Манька. – А то сиди и думай, как эту поганую жизнь прожить. С другой стороны, красиво шить не запретишь, талантливый из тебя получился Кутюрье.
А еще рассказывал Дьявол, как миллионы лет назад ходили по земле звери, равные по размеру самым высоким деревьям, и горы им были как холмы – и был то явный косяк.
– Тот же динозавр: хотел, чтобы плыл, как корабль, а не подумал, что такую гору мяса надо чем-то насытить, а случись что: метеорит, болото, вулкан – корабль пошел ко дну. От непогоды, бедному, укрыться негде… – и молнии крышу сносят, потому что она чистый громоотвод.
Дьявол признался, что сначала всю одежду кроил круглую, по своему образу и подобию – клетки, бактерии, цисты… Потом изобрел геометрию и начал менять формы: кубики, ромбики, туфельки, звездочки… – а дальше больше, напридумывал приспособления: руки, ноги, хвосты, крылья, шеи…
И так появись биология.
А когда понял, что биология хорошо, вспомнил об оформлении…
И стал как художник…
Рассказывал Дьявол и о том, как забыл о планете, когда дел у него было по горло. Приходилось размышлять над тем, как сделать вечный двигатель вечным, чтобы не изнемог и не надорвался. Забыть ему было проще простого: везде жизнь, а ее проявления, как приятное воспоминание. И настала зима, потому что пепел вулканов надолго закрыл солнце – и умерло все живое, а потом вспомнил, и стала жара, но забыл выключить обогреватель и проветрить планету – и снова все умерло.
И так несколько раз.
И тогда решил поселить на земле человека, который бы умел позвать.
Но человек стал ужасом земли, как холод и жара – медленно уничтожающий все живое.
– Представь, нарисовала ты картину, бросила в угол и забыла, потом запнулась, а картина уже мышами поедена, подмочило, холст обветшал… Пространство, со всем, что в нем, то же самое, пока не запнулся… Человек – это другое, вселенная во вселенной, постоянный источник излучения. Там, за высоким забором, я как бы уже не хозяин, а арендодатель. Земля моя в вас заражается червями – терниями и волчицами, кровь вопиет от земли – как тут можно не обливаться слезами, понимая, что золото истоптано и распято?
Тоже косяк.
Но, с другой стороны, я внезапно понял, что именно в человеке могу видеть свое отражение. Вы то, чем я могу стать, если расслаблюсь, пойму, что мир мой должен терпеть меня и трусить за моими слабостями.
Вот как бы я сообразил, что я – Бог Нечисти, а не Господь?
– Ну-у… Ты же наихудших возвысил, а добрые и праведные унижены и у нечисти на побегушках. И сделать с нею ничего нельзя, она плодится и размножается, как гидра.
– Вот именно! Всем угоди, всех порадуй, каждого облагодетельствуй. Взаимоисключающие желания. Но как не Господь, если только я могу сделать человека бессмертным или объявить его персоной нон-грата?
А еще рассказывал Дьявол о том, как далеко-далеко от земли, на другой планете, хотят люди строить Авиа Лоновскую башню, что значит, Небесная Колыбель, которая бы достала небо. И сокрушался, что упадет. Строители понятия не имеют, как ее строить, ибо возгордились, а отрезвить некому. Как только начинает стыдить, сразу же слышит: «Никто ты и звать никак, потому что у тебя только кары небесные, а мы сыты ими по горло!» И постановили: всякое слово против Богочеловека, который пообещал им жизнь вечную, считать Дьявольским наущением, источник крамолы предавать смерти, а слово из богопротивных умов выжигать огнем и каленым железом.
