– В смысле?
– Твоя нужда поднимает против него им же созданного древнего вампира, как те, что следуют за тобой. В твоей душе нищеты нет, она в твоем сознании, когда смотришь вокруг, а у него нищета в душе, а в сознании – рай. Но что лучше, внутреннее состояние или осознание? Палка о двух концах… – вы застряли во времени, в тот момент, когда твой ближний убивал землю. Поэтому обычному человеку и одного простого дома хватает, а вампир и при десяти дворцах чувствует себя бездомным.
– А при чем тут мои мечты? – прищурилась Манька, насторожившись.
– Древние, что тебе о боголепии Благодетелей вещают, как зеркало – врать не умеют, можешь им верить. Слова они воруют у сознания. Те, что ты слышишь, у вампира, а те, что слышит он, взяты у тебя. А о чем твое сознание мечтает? О теплом доме, о хлебе насущном, о деньгах, чтобы проблемы решились.
– Могу помечтать о лесоповале, чтобы прямая просека до гор, а то приходится все время перелезать через валежники, – горько пошутила Манька.
– Дорогу вампир будет строить там, где сам бывает, зачем ему дороги в лесу?
– А если вампир умрет первым, будет мне какое-то облегчение?
– Легче не станет, – не стал Дьявол обнадеживать. – Люди ему в Божьем царстве нет-нет да показывают зубы, пока ты здесь, а там… Что здесь херувимы осанну поют, что там будут петь, только все твои враги выйдут наружу. В Небесном царстве бытием человека становится то, что он принес с собой. Если здесь враги унижают тебя тайно, и сознание еще как-то борется с этим, то там унижать будут явно.
– Тогда смерть не наказание, а избавление, – ужаснулась Манька.
– Для тебя избавление, для вампира – наказание.
– Тяжелая у тебя работа: разбирать человеческие сопли с сахаром, – посочувствовала она Дьяволу.
Дьявол зачерпнул из котелка еще одну кружку чая.
– Ты не представляешь, что значит быть Дьяволом, – пожаловался он. – И хотел бы помочь человеческому горю, но как, если нечестивый Бог унесет мои мысли? Вот сидим с тобой, и нет рядом человека: лес, ночь, тихо, спокойно, и кажется тебе, что мир – он такой, он задремал… Но на другой стороне планеты светит солнце и поезда бегут по рельсам. И даже тут, недалеко от нас, в ближайшем селении, в четырех днях пути, плачут четыре человека.
Маленькая девочка, которую изнасиловал отчим. Мать узнала, избила, выставила на улицу в одном исподнем – и она стоит под дверьми и не знает, куда ей пойти. Холодно, хочется есть и спать… К утру замерзнет. И как сказать: «беги!»? Там, на краю села, живет женщина, которая ослепла от слез, умоляя дать ей дитя…
Еще одна плачет. Старость не за горами, а чрево бесплодно, и некому будет в старости подать стакан воды. Не знаю, смогу ли я достучатся до ее сердца, чтобы уговорить пройти по деревне и увидеть замерзающего ребенка. Мысль ей кажется глупой, никчемной и неуместной – глубокая ночь на дворе.
Еще плачет женщина. Муж избил. Проклятая, но, скорее, доморощенным оборотнем. Случайно подсмотрел ритуал посвящения и решил, что сам справится. Убит в пьяной драке. Она могла бы легко обратить его в прах, но она – ни рыба, ни мясо – все еще слышит Зов. Муж ее, вместо того, чтобы помочь завершить ритуал, привел ее в дом женой.
– А зачем бьет?
– Любовь на крови только между вампирами бывает долгой.
Еще убивается мужчина: потерял дом и семью. Скрипит зубами, обвиняя Бога, что тот к нему несправедлив. И ведь знает, что дом в отместку подожгли.
Так какого лешего украшаешь Бога рогами?
А еще плачет добрая женщина: соседи привезли огромного пса и бросили без еды и воды, посадив на цепь у забора. Она кормила его, привязалась, а вчера его зарезали и съели.
Жалобную книгу не рассматриваю, животные не подлежат суду. Пес станет свидетелем, как предначертано, что ласковая женщина кормила его из своих рук.
Будет не лишним заметить, что хозяева пса тоже плачут – пес был украден.
И все человеческое население государства плачет, пока вампиры рапортуют об успехах. Не бывает такого, чтобы, поднимая цену на топливо и энергоносители, тут же не поднялись бы цены на все остальное. Вампирам хорошо, и горя им нет, все ресурсы планеты им принадлежат, и чем выше цена, тем больше доход, а народ в нищете копейки считает. И ты бы до сих пор умывалась слезами, если б ходила между людьми с твоим-то имиджем!
Но среди тех, кто обливается кровью, я не вижу ни одного вампира!
Я понимаю, что и они искренне верят, что однажды въедут в город Рай на украденном осле со сломанным хребтом, и свидетели будут постилать под ноги пальмовые ветви, но что мне до их надежд? Они усыпили не меня. Свидетели их будут лишь вещественным доказательством их великого злодеяния. Если я объявил душу проклятой, разве вампира оставил незапятнанным? Это клеймо – его не смыть ни водой, ни огнем, ни кровью.
– Но не у всех же душа – вампир.
– Не у всех, но сколькие идут вслед вампира, подражая ему во всем? Если человек не искал убить душу, он не вампир, он всего лишь служил его идеалам, приближаясь устами и делами… А это «всего лишь» как-то спасает человека? Разве не он преумножал богатства вампира и ставил свечки в его храмах? Человек умер вместе с вампиром, когда остановил на нем глаз и назвал его Богом. Первый и Последний побрезговал бы им. Еще не каждый, кто творит и говорит во имя своего Бога, будет принят Альфой и Омегой, а только тот, кто распнул душу и приготовил себе белые одежды. Собирают вампиры на праздник всех, а попить и поесть удастся не каждому. Одним пир, а другим – тьма, где скрежет зубов.
А вот если б первая освободилась от души, то была бы в почете! Сказал Спаситель: «когда идешь с соперником своим к начальству, то на дороге постарайся освободиться от него, чтобы он не привел тебя к судье, а судья не отдал тебя истязателю, а истязатель не вверг тебя в темницу».
Он же не сказал «уладить дело миром», он прямым текстом заявил: «избавься, пока не стало поздно».
– Мне не надо царств, – ответила Манька обижено. – Но, если б знала, береглась бы.
– Это от тебя не зависело, – признался Дьявол. – Тебя вампиры приметили, когда ты вот такой крохой была, – он развел руки на полтора локтя. – Разве темница, в которую тебя заключили, в твоем детстве была вечерними сумерками?
– Нет, наверное, но память какая-никакая была. Зачем же тогда верить в Бога, если он не судит по справедливости?
– Правильно, на земле, пока жив человек, я не сужу. Разве судят дом за дела человека? Почему я должен объяснять своей земле, что арендатор ее не был интеллигентом? Пока сознание человека в земле, все, что с человеком происходит, земля принимает и на свой счет. Она не знает себя, и дает определение своему состоянию, опираясь на сознание, которое проникает в ее пределы. Точно так же, как человек, который ходит по дому и делает заметки, чист ли дом, не грызут ли его муравьи и мыши. Но там, вне дома – за каждое слово, за каждое дело, за каждую мысль, что владела человеком – сужу! И никто не смог бы кроме меня – только я вижу, что творится в доме. Я понимаю, что вампиру спокойнее, если б его судил вампир, который был бы, как человек. И покаялся один, и принял второй: рассмотрел, примерил на себя, и сказал: «Вижу – нужда была! Оправдан!», но я не человек. Если сегодня, имея нужду, вошел в дом ближнего и умертвил его – что сделаешь завтра, когда увидишь мой дом, украшенный и умноженный? Я заберу все! И кто, после этого, скажет, что я не Совершенный Вампир?
