Пока она бегала туда и обратно, избушки ласково квохтали, выражая свою признательность. Трупы избам не нравились, и пока она ходила за водой или отдышаться на воздух, брезгливо покидали место, так что к концу работы человеческие останки валялись по поляне, будто на ней произошло кровавое сражение.
На пятые сутки Дьявол повисел в воздухе, посмотрел, немного посидел в предбаннике, принюхиваясь, и опять удалился, уверенный, что она справится без него. Он чертыхался и проплывал над трупами высоко, стараясь не ступать в то место, где мог бы наткнуться на мертвечину. Манька сделала вид, что Дьявола не заметила. Он вернулся к ночи, весь взъерошенный и утружденный, повалился на Манькину постель и застонал от усталости. То ли изображал ее, то ли вправду бегал по делам. «Он сам по себе, я сама по себе!..» – обиженно подумала она, засыпая.
После пятого дня Дьявол возвращался, но только когда она валилась замертво. И пока, проваливаясь в сон, она ворчала, что помощи от него не дождешься, он отвечал, что нет такой головы, которая заставила бы его прикоснуться к трупу, а оживлять их, чтобы побрататься за ручки, времени у него не было, что процесс этот долгий и трудоемкий, а в спешке как раз получается нечисть… «Опять врет! – раздосадовано злилась Манька сквозь мертвецкий сон. – Сказал бы, что ручки боится запачкать!» Она уже простила его. Спасибо, что согласился поработать переводчиком, Дьявол легко понимал избовью скрипучую речь, угадывая их помышления, а то что не помогал, так это не он, а она пожалела избы, значит, и крест ее, тем более что избы ни ее, ни Дьявола ни о чем не просили, она сама проявила инициативу, подвязавшись на неподъемный труд.
Уже на следующий день на трупы слетелось воронье, прознавшее, что тут есть чем поживиться. Громко каркая, большие черные птицы густо усеяли близлежащие деревья и саму поляну, добавляя пейзажу мрачности и ужаса. Объяснять голодным воронам, что трупы, возможно, были хорошими людьми, и выклевывать им внутренности жестоко, не имело смысла – наскоро сооруженное чучело не испортило им обедни – и Манька смирилась: если червям разрешено искать у человека свой законный кусок плоти в последующей жизни, то почему в этом надо отказывать воронам? Вороны отрывали от трупов куски мяса и таскали по всей поляне с драками, с удовольствием выклевывая через глазницы мозг, у кого он еще сохранился, таскали по поляне кишки, отталкивая соплеменников, не брезговали костями.
Место при таком раскладе выглядело более чем зловеще. Со своим ужасом перед трупами она справилась на второй день, когда сил не осталось даже на то, чтобы думать. Живая вода помогала держаться, но ум ее окаменел.
Восемь суток пролетели, как один день. Еще дня три ушло на то, чтобы начисто отмыть старшую избу. Дьявол, наконец, решил внести свой вклад, таская ведра. Горячую воду приходилось брать из бани, поскольку в большой избе печь отчего-то дымила, чадила, и страшно было слушать похожие на стоны завывания в трубе. Манька заметила, как в одном месте из печи, когда ее жарко топили, капало золото, будто у старухи где-то в кирпичах был припрятан клад.
Вытащили на воздух вещи и утварь, сваливали в одном месте. Кровать, скамейки, шкафы, посуду и одежду… – чтобы не мешало отмыть избу как следует. Кое-как вытащили неподъемные сундуки. Сначала содержимое, потом и короба. Среди прочего хлама попадались интересные вещицы, которые Маньке непременно хотелось рассмотреть получше, поэтому она собрала все доброе обратно в сундуки, чтобы вороны не растащили.
На тринадцатый день Дьявол удовлетворительно крякнул и заметил, что теперь избы можно назвать избами. Баня оставалась баней, но чистой баней, или летней избой в облегченном варианте с роскошной парной, теплым предбанником и верандой, а старшая изба блистала чистотой и от трупного запаха не осталось и следа. Окна, с новыми цветными занавесками и прозрачными стеклами радовали глаз еще с улицы, до желтизны отдраенные половицы под еще влажными половиками слегка поскрипывали, на вешалках перед печью висели выстиранные рушники и салфетки, на стол постелили новую скатерть. И кухонька с чистой посудой в шкафу стала на загляденье уютной и опрятной.
И в предбаннике теперь было уютно. На стол постелили скатерть, в середину на серебряный поднос с завитушками, гравированный узорами, поставили отполированный до блеска самовар, в буфете расставили чистые чашки, заварочные чайники, сахарницы, и прочую посуду. Вокруг стола расставили плетеные кресла, на пол положили половики и постиранный мохнатый коврик. Заготовленные березовые и дубовые веники убрали на мансарду.
Еще пару дней копали неглубокие братские могилы. Посох Маньке сгодился, чтобы долбить землю. Дьявол предварительно прогревал землю костром, в котором горела ветвь неугасимого полена. К работе сразу же подключились избы, и дело пошло веселее. Избушки на раз разгребали землю своими мощными лапами, и могли бы помочь больше, но как Дьявол уперлись, ни в какую не соглашаясь якшаться с мертвечиной, будто она вытаскивала трупы не из избы, а сама их родила. Так что собирать человеческие останки и сваливать их в братские могилы снова пришлось ей одной. Но и то хорошо, что избы рыли землю лапами не хуже экскаватора и закапывали обратно. Манька ровняла могилы, утаптывая землю вокруг, и вместе с избами садили сверху деревья. Клены и березки на поляне росли в изобилии, но первые листочки распустились лишь спустя неделю. Неугасимое полено тоже не радовалось могилам и грело землю, обходя их стороной.
Манька не горевала по мертвым людям, и когда мучение закончилось, испытала невероятное облегчение. Избы гордо вышагивали следом, куда бы она не шла, будто боялись потерять ее из вида, но как бы она не пыталась проехать в них, избы ни в какую не желали становиться транспортными средствами.
К превеликой радости, как только последний труп был похоронен, закончился первый железный каравай, и, наконец-то, подошвы железной обуви обносилась так, что стала видна ступня, а посох стал таким коротким, что не доставал не только до земли, но и до колена. Она переобулась в новое, завязала старые башмаки и остаток посоха в узелок, и собралась уже избавиться от него, но Дьявол ее остановил, заявив, что так можно и от целого башмака избавиться, и если она не хочет, чтобы оно снова оказалось на ней, то должна сносить и изглодать его полностью. Перемолол оставшееся железо в порошок, как железо разбойников, и примял к следующему караваю, который сразу увеличился на четверть.
Манька не обрадовалась, но все же Дьяволу была благодарна. Порошок не ломал зубы, и елся легко, но после страшно болел живот. Опилки втыкались во все внутренности, всасываясь в организм острыми иглами. Зато укатанный в каравай порошок рыхлил остальное железо и после по краям кусался крупными крошками.
Наконец, обновленная и отдохнувшая, выспавшись вволю, Манька отправилась перебирать старухины пожитки. В сундуках было много чего интересного. Прожила старуха жизнь долгую, и насобирала бессчетное множество вещей, которые в наше время ни за какие деньги не купишь. Были там красивые сервизы с царскими вензелями, золотые и серебряные украшения, ковры ручной работы, и ткани, и красивая сабля в золотых ножнах, украшенная драгоценными каменьями, которую Манька заприметила сразу и положила сверху, чтобы полюбоваться ею, когда освободится, и многие другие вещи, назначение которых не понимала. А еще больше вещей в ее руках рассыпалась прахом, поеденное молью, проржавевшее насквозь и просто за ветхостью.
