Сама пещера показалась Маньке сказочно уютной и красивой, и что немаловажно, поросшая густым и мягким мхом, лишайниками и еще какой-то растительностью и на земле, и на стенах, как в лесу, только гуще. Холодный пятидесятиградусный мороз с улицы в пещеру почти не проникал. В ней было необыкновенно тепло, даже душно, и оттого влажно. Испаряясь, вода конденсировалась на стене и на потолке, капая сверху крупными дождевыми каплями.
– Хотел бы я послушать, о чем они говорят! – Борзеевич кивнул на призрачных спутников, высаживая недалеко от входа неугасимую ветвь. Он прошел к озеру – и сразу заставил Маньку испугаться. Глаза у него сделались круглыми, как пятаки, а палец застрял во рту, которым он попробовал воду на вкус.
– Маня! Она живая! – сказал он каким-то не своим голосом.
Манька недоверчиво прошла к озеру и тоже застыла с изумленным видом – да, вода в озере была живая! А на дне озера плавала какая-то светящаяся живность.
Борзеевич прошел по бережку. Берег у озера был песчаный, но дальше – камни, скрытые под темно зеленым ковром.
– И как он здесь растет? – удивился Борзеевич. – Даже грунт какой-никакой есть… – он не мог поверить глазам.
– Живая вода, вот и растет, – ответила Манька, не особо впечатлившись, первое ее изумление прошло. Она устала, хотелось помыться, поесть, отыскать относительно сухое местечко и выспаться. Присутствие двух посторонних людей ей и нравилось, и не нравилось. Вроде должно было стать веселее, но пока получалось наоборот, Дьявол вообще на них забил. Она снова почувствовала себя сиротой – чужой и лишней, и вздохнула с облегчением, когда Дьявол и оба человека куда-то исчезли.
Она достала котелки, обойдя пещеру по краю озера, собирая по дороге мох для того, чтобы сделать постель, вытряхивая насекомых и жирных червей. Борзеевич пробовал выудить непонятного вида белую рыбу, которая плавала в глубине огромными косяками, проверяя на съедобность и ее, и обнаруженные водоросли. Рыба оказалась жирной и вполне съедобной.
Вскоре два их спутника и Дьявол вернулись, озадачив Борзеевича еще больше. Каждый из них нес на себе черные и бурые камни, хитро на них посматривая. Манька не знала, что и подумать, но обида прошла – значит, по делу уходили.
– Маня, это уголь и железная руда, – опознал камни Борзеевич.
– Наверное, решили поесть себе приготовить? – предположила Манька, тоже удивившись. – Замечательно, теперь нас трое железоядных.
– Они и так все время жуют, подбирают камни и жуют, – сказал Борзеевич, не обратив внимания на ее иронию. – Я видел. Они плавить его собрались… Там, в гроте…
– Думай, что говоришь, это же не домна, – засомневалась она, не понимая, зачем человеку железо, если снашивать не надо. Люди, несомненно, были железные, но к ним железо не приставало, что не могло не вызывать зависть.
– Но у нас ветвь неугасимая, а она самая что ни на есть домна! Веришь, нет, санки будут нам делать… или лыжи! – с волнением в голосе догадался Борзеевич и просиял. – Мы вчера с Дьяволом говорили о них! Изо льда разбиваются сразу, как только на камень наскочили. И делать их каждый раз приходится заново, их в гору с собой не поднимешь, тяжелые.
Глава 9. Добро иногда побеждает
На следующее утро Манька проснулась в дурном расположении духа. Так болела голова, что и живая вода помогла не сразу. Всю ночь из кузни раздавался грохот, как будто били молотом по наковальне. Впрочем, так оно и было. И сразу поставила вопрос ребром: кто понесет железо на следующую гору, но, увидев совершенное изделие, которое должно было облегчить ей и Борзеевичу, раскрыла рот от изумления, пытаясь разобраться в хитрой конструкции.
Санки получились небольшие, но вместительные. Широкие загнутые полозья, которые, при желании, можно было использовать как лыжи, два легкие перекладины для сиденья, которые становились частью лыжи в разобранном виде, место для для поклажи, руль, в который можно было вставить посох, чтобы управлять передней подвижной частью полозьев, а сбоку от сиденья были приделаны трубчатые отверстия для ее железных посохов, чтобы иметь возможность притормаживать санки или быстро останавливали их, которые становились ручками, чтобы толкать санки в горку впереди себя. Ноги ее доставали земли, она дополнительно могла притормозить или попридержать санки железными башмаками. Разбирались санки так же легко, как собирались, и весила конструкция не больше одного посоха.
Руки у спасенных людей росли откуда надо, и головы работали смекалисто – таких удобных санок Манька в жизни не видела.
– Железо – бремя, но это доброе железо. Санки позволит выиграть время, – пробуя санки, резюмировал Дьявол. – Мы с горы спускаемся как черепахи.
– А они как же… – Манька кивнула в сторону пещеры, где спутники готовили себе завтрак после трудовой ночи. Она уже корила себя за раздражение. Люди думали о ней и о Борзеевиче, а она им это в вину поставила.
– Они крылатые, им долго вас с Борзеевичем ждать приходится, – признался Дьявол.
И вдруг Манька вспомнила, где видела обоих: там, на границе Рая и Ада…
Был еще третий…
Жалко, что она не могла сказать им об этом… Как? «Я видела вас в Раю?!» Сумасшедшей посчитают. Может, их и не было в каменном саркофаге? Как они могли одновременно наслаждаться жизнью там и лежать здесь?
И сразу облилась холодной испариной: а вдруг это она их каким-то образом на землю вернула? Спасибо они ей за это точно не скажут.
С шестой горы катились, как на крыльях. Дьявол с призрачными спутниками – впереди. Снег летел в лицо, а за ними смерч от Манькиных башмаков и полозьев. Перелетали пропасти, взлетая на подъемы, на которых обычно застревали и ползли по пояс в снегу. Снег в низинах был сырой и тяжелый, но теперь оставалось только дотолкать санки до самой верхней точки, и снова можно было катиться вниз. Но и подниматься оказалось легче, дорожная поклажа не давила спину, а держась за ручки перестали проваливаться в снег.
– У нас и санки и лыжи в одном лице, – констатировал Борзеевич, сожалея, что не подумал о такой конструкции раньше. У оборотней лыжи были, но жили в лете, и все лыжи он сам же и убрал с глаз долой, огородив ими грядки изб от случайных любителей капустного листа. Зайцы хоть и держались от огорода особняком, но, когда избы оставляли огород надолго, перебирались поближе, да и козы поглядывали на капусту с интересом.
Борзеевич так некстати напомнил об избах. Манька сразу же с грустью задумалась, забыв о кипятке.
– Маня, осторожнее, – он поддержал кружку, которую она чуть не смахнула локтем.
– Борзеевич, а там за горами весна скоро закончится… – взгрустнула она, вдруг ужаснувшись, что совсем забыла о времени. – Ты дни считаешь?
– А как же, сто двадцать дней… Конец мая… – достал Борзеевич свой блокнот. – Скоро и тут все растает… Ну не все… – он окинул взглядом вершину, которую предстояло покорить, на которую и смотреть-то было страшно, а еще на торосы, преграждавшие путь, которые медленно, тысячелетие за тысячелетием, образуя огромные ледяные завалы, как застывшие реки, продвигались куда-то на север, скатываясь по склонам гор.
