Можно подумать, с другой стороны ходят!
Манька пнула камушек, который долго летел вниз, пока не исчез из виду, скрывшись в туманном облаке.
Главное не разбиться, внизу лето, напомнила она себе, а по теплой земле можно и босиком…
Обошла скалу-стелу еще раз, изучая каждый сантиметр.
И вдруг заметила чуть выше оплавленную часть дуги. Такой оплавленный гранит оставался в том месте, где Дьявол чиркал ногтем, прибавляя к ее записям: «и Дьявол». Она отошла еще дальше и усмехнулась.
Это и в самом деле была стела, с выгравированным на нем знаком: круг, а в круге буква «А» с размашистой перекладиной, явно попахивая буквой «Д», но здесь она не была перевернутой. Этот знак болтался у нее на шее с того времени, как она достала в избах крест крестов и золотую монету.
Она покачала головой, припоминая, как он обливался слезами, роняя чудовищные слезы, сулившие миру гадости, когда нашла крест крестов. И она ему поверила! Дьявола пожалела! «Никогда в жизни!» – закляла она себя.
Только что ей делать со скалой? Медальон не мог помочь взобраться на стелу. Надела медальон на себя, прощупывая гладкие на ощупь стены.
Может, вернуться и сказать, что она не нашла ключ? Каким Дьяволом он думал, когда поставил здесь украшение? Выше этой стелы уже ничего не было. На планете, во всяком случае. Вершина Мира – увековеченная стелой Вседержителя Мира…
Манька радостно вскрикнула и кинулась к убежищу, в котором спали Дьявол и Борзеевич.
Конечно, одноразовый – кто же стелу утащит?
– Я нашла! Нашла! – заорала она радостно, прямо над ухом спящих друзей.
И Дьявол и Борзеевич смотрели на нее спросонья шальными глазами. Дьявол, наверное, как всегда прикидывался.
– Я ключ нашла! – радостно воскликнула Манька чуть тише.
– Да ну! – недоверчиво удивился Дьявол.
– Кто как не ты может открыть любой замок и любую мечту!? – ткнула она в него пальцем.
– Ну-у-у! – неопределенно промычал Дьявол, сел, почесывая затылок.
– Светлая голова! – произнес Борзеевич, снова накрываясь полушубком.
– А разве нет? – расстроилась Манька, все еще не понимая, то ли она угадала, то ли нет.
– Манька, я ни за что не хочу быть ключом, но ты угадала. Поэтому – одно желание за тобой. Да, ты залезла на Вершину Мира и опять нашла меня. Чудовище, которое использует все средства, чтобы открыть тебе глаза: Манька, я Бог – Бог Нечисти! Вот как высоко я могу поднять вампира! И еще выше, но там даже им не выжить без соответствующих приспособлений.
– А почему ты сказал, что он светиться в темноте?
– Хороший вопрос, – кивнул Дьявол, – задай его себе.
– Потому что все-все знаешь? – спросила Манька, поставив на неугасимую ветвь котелок, вода в котором успела остыть и оледенеть. – Знание – свет, незнание – тьма.
– Знание – сила, – пробурчал из-под укрытия Борзеевич.
– Это если его приложить к чему-то можно, а если нет, то хоть ложками ешь: свет – есть, а силы не прибавляет, – не согласилась с ним Манька.
– Примерно, ответ правильный, – не стал Дьявол спорить. – Загадывай желание: поесть, попить, согреться? Чего твоя душенька желает?
– Э, нееет! – хитро прищурилась Манька, покачав у него перед носом пальцем. – Утро вечера мудренее, я до утра подумаю!.. А сам бы ты чего пожелал? – она налила себе в кружку чай и села рядом.
– Чего я могу пожелать? – искренне удивился Дьявол. – У меня все есть, мне даже помечтать не о чем… И нет никого, кто смог бы исполнять мои желания.
– А я, может, завтра умирать не захочу! – она лукаво покосилась на Дьявола. – Подумаю еще…
Дьявол не подал виду, что обратил на слова внимание.
Манька поставила кружку наземь, залезла под бочок к Борзеевичу, который занял у костра лучшее место, прижалась спиной к его спине. Подложила камень под голову и уснула, думая, чего бы ей хотелось. Дьявол укрыл их плащом, и Манька уплыла в невесомость. Плащ был теплым и мягким, как пуховая перина в четвертом городе. Ее сознание уже летело к избам, которые ждали ее и встречали теплом и вкусными пирогами. И больно сжалось сердце: если напали вампиры, устоят ли, но надежда всегда умирает последней…
Она и не знала, что самое сокровенное желание улыбалось ей в этот миг.
Глава 11. Заповедники Дьявола
На следующее утро Манька совсем забыла о своем желании. Не столько забыла, сколько не смогла придумать. Все ее желания были вполне исполнимы. Единственную возможность получить невозможное не хотелось тратить на пустяки.
– А можно, чтобы с избами ничего плохого не случилось? – спросила она робко.
– Вряд ли это можно назвать желанием, это золушкина мечта вернуть золу в первоначальное состояние… – разочарованно скривился Дьявол. – Загадывать надо что-то исполнимое… Я же не волшебник! Откуда мне знать, как избы к этому отнесутся? Они в Раю щиплют кустики, а я им: придется вернуться в ад, там Маня вас заказала…
Манька вдруг сообразила, что Дьявол или врет, или говорит правду, но правда не на стороне вампиров. Ясно же, что избы не могли сгореть. Там рядом река, а бревна у избы с противопожарной защитой. Стало бы там все громыхать и сверкать, если бы избы уже сдались? В крайнем случае, пробегутся вдоль реки. Не такая маленькая благодатная земля, чтобы не найти место, где укрыться. И везде есть корни дерева, которые при необходимости вырастут еще раз до дерева с такой же кроной, как то, которое поднялось из земли.
Наверное, вампирам придется несладко, если рискнут напасть…
Она сразу повеселела. Хотела бы она посмотреть на мудрствующую Благодетельницу, которая пытается убедить оборотней, что дружественные избы захвачены в плен неким врагом.
Если вампиры не искали ее в горах, значит, не знали о ней ничего…
Первым делом Дьявол объяснил, как протыкать себя его стрелой, выискивая в сердце откровенное богохульство в отношении себя самого и Борзеевича.
Под заклятиями человеку было тяжело помнить о себе и своих близких и о своем. Вернее, помнил, но в уме их не было, а если смог устоять, то близкие оборачивались на человека, как вампиры. И привел несколько случаев из жизни. Были в деревне муж и жена, которые сына забили насмерть – дня три не дожил до дня рождения. Тихий был, не жаловался, и ведь никто синяками не заинтересовался, не поговорил ни разу, будто парнишки не существовало еще раньше, до смерти. В соседней деревне привязали к кровати, чтобы до холодильника не достал, а собаку кормили, и сами на глазах у него ели. Парнишка умер с голоду, и ни один сосед не обратил внимания на издевательства, когда в гости заходили. Или мать с дочерью разговаривает. Пока мать к дочери с любовью, дочь мать не слышит – огрызается и ненавидит ее, заклятие повернулось – и вот уже дочка с душой, а мать одержима ненавистью.
