Мужчина и тетка Валентина, которые сидели на спине отца, ответили ей громко. Сестра отца икала, пила, проливала слезы, стараясь выглядеть падшей и заблудшей, изображая мать, рыдала, жалуясь на никчемную жизнь, попрошайничала, обливая себя грязью и навозом из ковшика, опорожнялась и не беспокоилась, что делает это в присутствии многочисленного собрания. Ее обличали, ей указывали, ее стыдили, в то время как мужчина, который успевал учить Валентину рядом с ним, несколько отстранившись, будто брезговал ею, отвечал Бабе Яге. В голосе его было столько тоски, что невольно Манька обрела этот голос в себе:
– Душа моя, ягодка, голубка сизокрылая, не жить мне без тебя, свет не мил. Как покажусь на лицо с соперницей твоей, рванью и пьянью? – он хлестал Валентину по голове веником. – Выколю ей глаза, выну внутренность, нагну ее голову и стану колотить и пить ее кровушку, а отродье нагульное изведу, в гроб уложу, в болоте утоплю. Есть у меня одна любимая доченька, отрада глаз моих! Где вы, ладушки мои, душа моя и ясное солнышко?
Мужчина посветлел лицом – туман, искажавший пространство, рассеялся. И неожиданно Манька узнала в мужчине того самого кузнеца господина Упыреева, снарядившего ее в дорогу. Он почти не изменился. В одной руке кузнец господин Упыреев держал поводья надетой на голову отца узды, с всунутыми в рот удилами, отчего губы отца растянулись от уха до уха.
– Дочушка, иди ко мне, отзовись папе, протяни к нему рученьки! Вот, правлю я буйным конем, скачу во весь опор на встречу с женой дорогой и доченькой любимой, – между тем ухал кузнец Упыреев.
И Манька вдруг обнаружила, что у нее есть руки и ноги, и сидит она на печи и тихонько напевает, играя с куклой, купленной отцом в подарок матери.
Но тело оказалось таким же чужим, как и голоса.
Девочка полезла с печи, и Манька, на мгновение переместившись в живот, где ее собственное тельце уже не держало, вынырнула сбоку, с удивлением обнаружив, что и на этот раз у нее есть конечности, которые ей не принадлежали. Руки чужого тела помогали Бабе Яге держать голову матери.
Белокурая девчушка взобралась на спину, усаживаясь перед Бабой Ягой.
И запричитала…
– Папа, папочка, не оставляй нас! Нам плохо без тебя. Папа, мама тебя любит, я тебя люблю, нам плохо без тебя, мы умрем! Папа! Папа! Зачем тебе тетенька с волосатым уродцем, люби маму! Они пьют нашу кровь! Давай их убьем!
Манька только ахнула.
Девочка плакала так естественно, будто отец и вправду был ее отцом. Донельзя стало обидно, что сама она не может вымолвить ни слова. Она была там, и не там. Неужто за фальшивый плач невесть откуда взявшейся деточки родители обласкали ее сиротской долей?
– Писю, писю тете пощекочи, Ангелочек мой, попроси папу в ушко… Чего бы ты хотела? Папа сделает, – посоветовала ей Баба Яга.
Девочка почти легла поперек, стараясь дотянуться до уха и до половых органов матери. Ручонок не хватало. Баба Яга плеснула в промежность матери раствор йода и сунула туда свою руку.
– Свою тоже надо! – посоветовала она дочери. – Да так, чтобы приятно было. Пощекочи, дочушка, пощекочи! И нечего стесняться, это ты его дочь, а тетенька самая настоящая приблуда, именно так и соблазнила отца твоего. Пусть знает, чем приворожила его эта дрянь!
Девочка послушно залезла руками в свои трусики.
«Видно не первый раз!» – Манька с трудом верила своей земле, но боль по-прежнему приходила и уходила, отзываясь на каждое слово.
– Папа, сделай меня большим человеком! Я принцесса… – она заворочалась, слезая с матери. – Я тети и ее уродца боюсь. Пусть они умрут… – Баба Яга водрузила ее на место и молча пригрозила пальцем, потом утвердительно с одобрением кивнула головой. – А еще я куклу хочу, – последние слова девочка тараторила почти захлебываясь. – Не отдавай им мои игрушки! Пусть у меня останутся!
Девочка слизнула с шеи матери кровь, алчные глаза хищно сверкнули. Пара острых клыков свесились над нижней губой. В ее взгляде Манька увидела лишь презрение. Ни один мускул не дрогнул на лице, ни в одном слове не прозвучало сомнение.
«Неужто, и страх был искусственным? – Манька на мгновение застыла, как каменное изваяние. – Молодец деточка, далеко пойдет!»
Она снова видела Ад и скалы, которые надвигались на нее, и хоронили под собой, придавливая своей тяжестью. Голова пылала, часть лица, будто срезанная, перестала существовать, яд все еще поступал с кровью матери, но организм уже распознал его и отказывался принимать. Действие яда ослабевало.
Обида душила ее: неужто, вот так, легко, можно стать нищей, голодной и сиротой? Она взглянула на огонь вокруг себя и ушла вглубь огненной реки, вдохнув полную грудь серных испарений.
– Покарай, сурово покарай! – слезно потребовала Баба Яга, надевая на голову матери узду. – Ты не должен прощать чудовище, которое взывало к тебе от души твоей. Ведь узду одела на меня! Кровь мою пьет! Посмотри, вот, мой голос идет к тебе и зовет тебя, кто как не я – душа твоя? Да разве ж не наложу на себя руки? Зови меня, люби, береги… Давайте! – Баба Яга обратилась к собравшимся вокруг нее. – Пора! – голос ее изменился и стал ласковым и щедрым: – Вот, все отдаю, серебро, золото, удачу, счастье, свечи ставлю! Найди меня, голубь мой сизокрылый! – зеркало поправили, и теперь Баба Яга отражалась в нем вместе с матерью. – Ах, до чего я хороша! Глаза мои, как озера, груди… как сладкие дыни, попа – мягкое ложе для любви. Ай, какая я пригожая, работящая, все в руках горит, все спорится. И личико мое, что зорька ранняя, голос – пташки певчей…
Люди зашевелились, доставая из принесенных с собой мешков украшения, деньги, молебные принадлежности, достали вещи матери и отца из шкафов и комода, сложив возле Бабы Яги.
– Вот вам купец богатый! Вот вам счастье! И гостинцы, и сладости, и драгоценности…
Она раздавала богатства, а люди кланялись и нахваливали.
– А хозяюшка у него чудо чудное, диво дивное. Ах, до чего хороша! А доченька – чистое золото, на удивление, на загляденье, невестушка растет скромная да пригожая, всякому делу мастерица, вся в серебре-злате. Что за семья! Любо дорого посмотреть! Дорогие, знайте, кто к тому купцу с добром, тот отец ему и брат, и гость дорогой, не уйти вам с пустыми руками. В восемь раз преумножает! В двадцать раз жена его светлоокая, лучезарная – никто не уйдет без ее заботушки. А кто слово богохульное молвит, так от зависти, от недомыслия, от злобы бессовестной. Вам ли не знать, как добра его душенька, как мил, сердечен добрый хозяин своему сотоварищу? А товарищ ему всякий, кто верой, кто правдой служит и не добру своему счет ведет, а прибыли Благодетеля! Не оставит, поднимет, жить научит в богатстве и во здравии…
– Кабы я буду хозяюшку его почитать, так и меня будут почитать. Отдам столечко, а получу вдесятеро против столечка… – уверенно восхитилась одна из женщин.
– И будем жить в любви… в мире и согласии… в горе и в радости, в болезни и во здравии, пока смерть не разлучит! – возвестила Баба Яга.
