Вот теперь барон Штольц и высказался между делом по поводу того, что господа офицеры в полку до сих пор весьма нелестно отзываются о решении, принятом ротмистром. Уж лучше бы, как тот давешний его оппонент, в рядовые пошёл.
Вроде как, даже будучи разжалованным, куда разумнее было бы вновь начать службу с самого низшего чина. Мол, благодаря знаниям да навыкам, имелась реальная возможность достаточно быстро подняться по службе чуть ли не до прежнего уровня. А переход в жандармерию, хоть и с сохранением звания, как я понял, отчего-то воспринимался в армейской среде как поступок неприличный и достойный лишь пренебрежительного порицания.
Естественно, Пехов обиделся и заявил, что ему плевать на мнение барона и его приятелей. А честным и порядочным можно оставаться на любой службе.
Я уж думал, перепалка их сейчас новой дуэлью закончится, но барон сам спас положение, спустив всё на тормозах. Сказал, что вовсе не разделяет всеобщего мнения на сей счёт. Типа он верит, что Пехов свой род, не менее достойный, чем род Штольцев, ничем постыдным запятнать не посмеет. И вообще, считай барон как-то иначе, сроду бы в сей момент не решился отправиться с нами по сыскным делам. Даже извинился за то, что затронул столь щепетильную тему, не подумав.
Хотя мне показалось, что подколол Пехова он вполне намеренно. Вот только зачем это понадобилось, я так и не смог понять.
А барон, быстренько сменив тему, рассказал нам пару анекдотов на тему своих пылких и страстных вояжей по увеселительным заведениям, после чего опрометчиво поинтересовался успехами на личном фронте у подостывшего ротмистра. За что тут же и поплатился — уже слышанные мной ранее дифирамбы в адрес несравненной Анны Германовны бурным и непрекращаемым потоком полились в уши незадачливого барона.
Я отодвинулся от них подальше и отвернулся. Подумалось, что заранее стоит попросить друзей пристрелить меня, если я вдруг так же начну фонтанировать эпитетами в превосходной степени, скажем, по отношению к той же самой Реджине. Или ещё кому-то. Но, скорее всего, к Реджине. Уж слишком часто мысли мои исподволь возвращались к этой гордячке, вытягивая из памяти её очаровательный и притягательный образ.
Наверное, стоило бы с этим что-то поделать. Потому как я считаю, что как только женщина согласится сделать кого-либо счастливым, всё, её избранника уже ничто не спасёт. И мой неудачный брак тому примером. Нет уж, достаточно. Тем более, я не в курсе, как тут дело с разводами обстоят. Может, вовсе запрещены. Лучше уж выбить, так сказать, клин клином. Например, навестить княгиню. Всё равно ведь придётся ехать в Карабаш и беседовать с главой местного эльфийского клана.
Не уверен, что Рогов прав, считая эльфов причиной всех бед, но, как ни крути, Клариус со Шварцем однозначно к заговору отношение имеют. Клариус мёртв, а Шварца ещё не факт, что с помощью гоблинов выцепить получится. А значит придётся пойти иным путём, как когда-то завещал Ленин. Ведь наверняка глава клана сможет мне хоть что-нибудь да рассказать. Так почему бы заодно не встретиться с княгиней и не совместить полезное с другим полезным и к тому же приятным?
Размышления и влажные мои фантазии грубо прервал кучер, остановив экипаж и сообщив, что доставил нас по заказанному адресу. Приказали ему дожидаться, никуда не уезжая, и пообещали с лихвой вознаградить потом за долготерпение — проживало семейство Останиных, мягко говоря, на отшибе, и перспектива поиска здесь потом другого извозчика представлялась нам весьма сомнительной.
Особняк особо не впечатлял. Обычная двухэтажная деревянная постройка, хотя и превосходящая по размеру соседние строения, но особо больше ничем не выдающаяся. Разве что искусно вырезанные на калитке и больших въездных воротах фамильные гербы указывали на дворянское происхождение хозяев.
На наш стук ответили не сразу. Минут пять долбились в калитку, пока не явился и не пустил нас на двор забавный, почему-то совершенно безбородый дедок в овчинном жилете поверх длиннющей льняной рубахе, опоясанной кушаком. А главное, в широких портках, заправленных в самые натуральные валенки. И это в такую-то теплынь.
— Наше почтение, милостивые судари, — поклонился дед, сдёрнув с головы мягкий картуз и продемонстрировав нам слегка желтоватую, усеянную кучей родинок, морщинистую плешь в окружении венчика из редких седых волос. — Что барину доложить? Как представить? Отколь явились и для какой надобности?
— Скажи, — взял я на себя инициативу, — что прибыл коронный дознатчик. Статский советник Штольц с сопровождающими. Разговор у нас к барину серьёзный, отлагательств не терпящий.
— Уразумел, — снова поклонился плешивый старичок, видимо, состоявший при барине дворецким. — Обождать прошу, ваши милости. Сей момент доложу, что с утренним визитом важные господа прибыли.
— В смысле, с утренним? — удивлённо глянул я на товарищей после того, как дед, запихнув свой безжалостно смятый картуз под кушак и с кряхтением поднявшись по скрипучим ступеням высокого деревянного крыльца, скрылся в доме. — У них что, когда проснулся, тогда и утро?
— Это несколько устаревший термин, — благодушно пояснил барон. — Любой официальный визит вплоть до самого ужина считался до нынешних пор утренним.
— Извольте в дом, ваши милости, — распахнул входную дверь вернувшийся к нам дед. — Барин примет вас в каминной зале.
Мы поднялись на крыльцо.
— Судари, соблаговолите ваши шляпы и польта, — запустив нас в широкий коридор, дворецкий протянул к нам руки. Принял котелки с плащами и споро примостил их на витые рога изящной кованной стойки-вешалки. Надо же, как тут у них всё чинно. — Милости прошу. Сюда за мной извольте.
Дедок проводил нас в просторную комнату, где возле жарко растопленного камина, укрывшись снизу натянутым чуть ли не до груди пледом, восседал в кресле тучный пожилой мужчина в тёплом байковом, с атласными отворотами, домашнем халате пурпурного цвета. В руках господин, надо полагать, Останин держал раскрытую книгу солидной толщины.
Весьма впечатляющего вида товарищ, надо сказать. Длинные, до плеч, немного волнистые седые волосы. Впереди изрядная залысина, визуально делающая лоб значительно выше. Тёмные кустистые брови и пышные, частично побелевшие бакенбарды. Если бы не крупный мясистый нос, то из-за обвислых щёк и массивной нижней челюсти, заметно выдающейся вперёд, хозяин дома сильно походил бы на бульдога.
— Анатоль, как это понимать? — при виде нас мужчина нахмурился.
Он что, знаком с нашим бароном? А какого тогда тот ничего не сказал?
Хозяин дома отложил книгу на стоявший рядом журнальный столик, почти весь заставленный какими-то мелкими пузырьками и баночками. Как мне подумалось, с лечебными снадобьями. В центре столика, правда, возвышался хрустальный графинчик, на треть заполненный тёмно-рубиновой жидкостью, скорее всего, не имевшей к лекарствам никакого отношения. А пристроившаяся возле графина наполненная до краёв рюмка явно подтверждала мою теорию.
В голосе Останина чувствовалось удивление, смешанное с недовольством, а обращался он только к моему родственнику, на нас с Пеховым даже не глядя:
