Где найти? По улице напротив окна сновали одни местные: горожане и крестьяне из соседних сел, приехавшие на рынок. Попытаться подкупить кого-нибудь? Максимов нашарил за пазухой кошелек с деньгами – то немногое, что ему оставили из личных вещей. «Мы не грабители, – сказал Горелов с достоинством, – нам чужого не надо». Максимов время от времени выуживал из кошелька монеты и просил капитана купить в городе вкуснейших сдобных кюртешкалачей (их выпекали над углями, прямо на уличных жаровнях, наматывая тонко раскатанное тесто на металлические вертелы и посыпая сверху сахаром, корицей и молотыми орехами).
Вон идет баба, одета бедно. Залатанная безрукавка, напоминающая мужской жилет. Поверх нижней юбки обернут кусок цветной ткани, укрепленный на талии шерстяным поясом. С первого взгляда ясно, что не из зажиточных – значит, деньги ей не помешают. Окликнуть? Конечно, может оказаться убежденная, наябедничает часовым, ну да хуже не будет…
Максимов просунул голову в окошко и негромко свистнул. Баба повернулась, и у него подкосились ноги. Что за наваждение!
– Вероника! – крикнул он, позабыв про осторожность.
Какой же быстроногой ланью метнулась она к нему! Встала на приступку, взялась за наружный край оконного проема.
– Лексей Петрович… вы??
Круглое личико Вероники появилось в оконце. Максимов готов был ее расцеловать.
– Откуда ты? Как здесь оказалась?!
– Сейчас обскажу… сейчас… Ох, дыханье сперло… Радость-то какая – Лексей Петрович нашелся!
Прохожие глазели на них, но не вмешивались. Никто не ведал, что в казарме для офицеров содержится русский узник. Решили, верно, что сладострастный служивый щебечет со своей кралей.
– Я сплю или нет? – вопрошал Максимов, протирая кулаками глаза. – Я же тебя в Цюрихе оставил, в гостинице… велел ждать…
– Сейчас обскажу… – твердила Вероника. – Лексей Петрович! Радость какая!
Когда восторги немного улеглись, Вероника обсказала. Оставленная в чужом городе с барскими пожитками, она умирала от страха и неизвестности. Довеском ко всему стала смерть герра Мейера – сразу после отъезда Максимова он пропал, а два дня спустя его тело, все истерзанное, обнаружили в сточной канаве. Вероника от греха переехала в другие апартаменты, но спокойнее не стало. Когда пошел второй месяц ее одиночного бдения, она уже оплакивала хозяев, будучи в твердой уверенности, что их нет в живых. Решила выждать еще неделю и возвращаться в Базель, а оттуда ехать в Париж, где у Максимовых остались знакомые, которые могли подсказать, что делать дальше.
Но вдруг – счастье! – пришло письмо от Аниты. Оно было послано из Токая. Анита не была уверена, что Вероника еще в Цюрихе, поэтому адресовала его главному почтмейстеру, просила сделать запрос в дом герра Мейера. К счастью, Вероника догадалась оставить там свои новые координаты. Наконец письмо передали ей, и это, по ее словам, был лучший день в ее жизни.
Анита писала, что цела и невредима, а вот Алексей Петрович пропал. Она будет искать его столь долго, сколь понадобится. Анита полагала, что, уехав из Швейцарии, он не взял Веронику с собой, а оставил в Цюрихе сторожить громоздкий багаж. Служанке предписывалось вместе со всем имуществом переместиться в Вену, опасность взятия которой войсками мятежных мадьяр давно миновала. И там, в Вене, обратиться в русскую дипломатическую миссию с просьбой подключиться к поискам господина Максимова, застрявшего в революционной Венгрии.
Других наказов письмо не содержало. Обрадованная Вероника быстро все исполнила – переехала с вещами в столицу Австро-Венгрии, добилась приема у русского посланника. Тот ответил ей, что в нынешней сумятице никто ей пособлять не станет. Коли так свербит, пусть ищет самостоятельно. Все, на что согласился, – чтобы скарб Максимовых остался на хранение при миссии.
И Вероника, которой осточертело одиночество, решилась пуститься в рискованный путь. Доехать до Буды и Пешта, вновь разделенных после занятия их австрийскими войсками, оказалось делом несложным. Оттуда, вырядившись венгеркой, чтобы не привлекать внимания, перебралась в Токай, где надеялась облобызать руки обожаемой барыне. Но Аниты в Токае уже не было. О ее судьбе никто не знал, сказали только, что русская армия двинулась к Дебрецену. Отмахав столько верст, Вероника уже не могла остановиться, потрюхала на перекладных в Дебрецен. Боялась, что барыня опять ускользнет, поэтому торопилась так, что опередила шедшую маршем с полным вооружением армию Паскевича и прибыла в Дебрецен за несколько часов до сражения. Угодила в самый водоворот: горожане в панике покидали город, ходила молва, что скоро здесь развернется кровавая бойня. Вероника струсила и решила уйти вместе с беженцами, чтобы отсидеться в тихом месте, пока не закончатся бои за Дебрецен. Так и очутилась в Гросвардейне.
Выслушав путаный, прерываемый слезами и восклицаниями рассказ, Максимов, хоть и был с некоторых пор атеистом, возблагодарил небо за такой чудесный и своевременный подарок. Он не счел нужным утруждать слух Вероники пересказом собственных мытарств, ограничился двумя-тремя фразами, а после перешел к более насущному.
– Ты должна вернуться в Дебрецен. Сейчас же!
– Боюсь, Лексей Петрович… А ежели укокошат?
– Не укокошат. Дебрецен очищен от бунтовщиков, занят русскими войсками.
– Ой ли? Говорят, его уж раз очищали, да лиходеи по новой вернулись…
– Больше такого не будет. Слушай меня внимательно: обратись в Дебрецене к любому офицеру чином не ниже поручика… нет, лучше не ниже капитана. Скажи, что у тебя донесение для его сиятельства графа Паскевича.
– Да кто ж меня к нему пустит! – всплеснула руками Вероника. – Дадут от ворот поворот, еще и тумака отвесят…
– Скажи, что майор Максимов, находящийся в плену, доподлинно знает: армия Гёргея завтра тронется на юг, чтобы соединиться с армией Бема. Предположительно в районе Шессбурга. Запомнишь? Делай что хочешь, но эти сведения сегодня же к вечеру должны быть у Паскевича.
Вероника все еще отнекивалась, страшно ей было идти назад, в город, откуда продолжали прибывать потоки беженцев. Максимов, видя ее упрямство, вынужден был прибегнуть к запрещенному приему:
– Если не пойдешь, продам тебя в России первому встречному!
Вероника перестала ныть, обреченно повторила про Гёргея, Бема и Шессбург. Максимов выбросил ей через окошко кошелек с деньгами.
– Это тебе на дорогу. Найми повозку… Будут заламывать цену – не торгуйся, плати, сколько скажут. Здесь должно хватить. Главное, не медли. Поняла?
– Поняла, Лексей Петрович…
– Тогда ступай. Увидишь Аниту… увидишь барыню, передай, что я жив-здоров, скоро увидимся.
– Передам! Все передам…
И убежала. Проводив ее взглядом, Максимов с успокоенной совестью отошел от окна, улегся на тюфяк, подложил руки под голову и впервые за многие дни уснул крепким бестревожным сном.
Глава десятая
Дин-нь! Дин-нь! Дин-нь!
Глоток свежего воздуха. – В каменном саркофаге. – Безрадостные раздумья. – Что оставил старик. – Университет в Саламанке. – Похвальное слово профессору Ромеро. – Удивительное предназначение медной ванны. – Переполох в крепостном гарнизоне. – Каурый жеребец. – Вероника в Дебрецене. – Темный порошок и записная книжка. – Бросок на Шессбург. – Вид на задымленный город. – Опять под пулями. – Несколько строк из Лермонтова. – Сбылось пророчество. – Явление старых знакомых. – Красный!
