– Молодец, мисс… – выдохнул Максимов, зажал порез на левой руке, чтобы остановить кровь, но пальцы не повиновались, соскальзывали, хлюпая в горячей влаге, а через миг сознание наконец оставило его.
Очнулся он у себя в комнате, в постели, накрытый тонкой простыней. Испугался: не в гроб ли уложили? Но нет – под спиной мягкий матрас, голова покоится на перьевой подушке, а вокруг не дощатые бортики и поминальные свечи, а уютная домашняя обстановка. Собственно, обстановку он и не стал разглядывать – довольно было, что подле кровати сидит Анита, олицетворяющая собою и дом, и уют. Максимов протянул к ней обе руки, заметив при этом, что левая перевязана в локте и сгибается плохо.
– Нелли! Я живой или мы уже на том свете?
– Я туда пока не собираюсь, – ответила она без тени улыбки.
– Как ты меня нашла?
Анита без обиняков рассказала, какой переполох учинила в замке, когда обнаружила пропажу супруга. Граф Ингерас успокаивал ее, обещал сделать все возможное. И точно: подключил к поискам и О’Рейли, и водоненавистницу Тришну, и даже косматую Нова-Лингу, не говоря уже о Веронике. Только китайца не могли сыскать, он пропал вместе с русским.
Бродили по замку долго и безрезультатно, как вдруг до обострившегося слуха Аниты донеслись крики и шум потасовки. Все побежали туда, но бежать было далеко, прошло не меньше трех минут, прежде чем они увидели открытую дверь, а за ней – тесную клетушку, чьи стены были увешаны устрашающими предметами безжалостной старины. На полу валялся без движения Вэнь Юн, а над ним нависал, уронив голову на грудь, привязанный к стулу Максимов. Все кругом было перепачкано кровью, словно дело происходило на бойне. После детального осмотра граф с удивлением констатировал отсутствие смертельных ран: у китайца он нашел всего лишь контузию вследствие ушиба головы, а у Максимова – разрез на руке. Обоих пострадавших разнесли по их комнатам, граф остался с китайцем и велел позвать себя, как только к Максимову вернется сознание.
Дойдя до этого места, Анита спохватилась и отправила торчавшую здесь же Веронику за графом. Максимов выпил стакан теплого травяного чаю и почувствовал себя немного лучше, хотя тело было налито тяжестью.
– А еще? – спросил он после небольшой паузы. – Кого вы еще видели с нами?
– Никого. А кто еще должен был там быть?
Немного подташнивало, болела голова. Максимов не в состоянии был вспомнить все подробности того, что случилось с ним за последние часы. Листки с каракулями, вонючий дым, китаец с трубкой, блондинистая красотка с клинком, торчащим из рукава… Перед глазами мелькали картины одна фантасмагоричнее другой. И самым фантасмагоричным было как раз явление красотки. Да являлась ли она на самом деле? Возможно, все это – не более чем галлюцинации, возникшие в одурманенном мозгу.
Нарисовался граф. Он сообщил, что Вэнь Юн еще не пришел в себя. Максимов медленно, взвешивая каждое слово, рассказал о случившемся. Изложил все начистоту, начиная с момента, когда Вэнь Юн заманил его в камеру пыток. Слукавил только в самом конце – не упомянул о белокурой англичанке, а на вопрос, как же ему удалось вывести из строя хитроумного китайца, ответил, что чудом развязал один из ремней, а уж потом ударом правой одолел супостата.
Рассказывая все это, Максимов и сам не знал, лжет или нет. А если все так и было, а остальное – причудливые видения? Но граф, дослушав, изобразил на своей клыкастой физиономии скепсис, да и Анита, кажется, не очень поверила в чудо-богатырский подвиг. Максимов утомленно упал на подушку, с трепетом ожидая, что они сейчас скажут.
В это мгновение в комнату ворвалась Тришна. Лизнула взглядом графа, сидевшего у постели плечом к плечу с Анитой, и замяукала на хинди. Граф встрепенулся:
– Вэнь Юн в сознании! Я выслушал вас, господа, теперь смогу допросить и его.
Он встал и направился к выходу.
– Я с вами! – подскочила Анита.
Сказано было с такой эмоциональностью, что Ингерас не стал возражать:
– Извольте…
– Я тоже! – приподнялся на кровати Максимов, но Анита осадила его:
– Лежи! Вероника, дай ему красного вина, пусть восстанавливается.
Очухавшийся китаец сидел на циновке, тер ладонями виски и мутным взором искал что-то вокруг себя. Граф приблизился к нему, заговорил властно и грозно. Анита стояла чуть поодаль, прислушивалась к словам, но, к сожалению, ничего не понимала – разговор шел на китайском. И хотя граф щедро жестикулировал, когда не находил слов, чтобы выразить нужную мысль, общий смысл все равно оставался для Аниты непостижимым.
Вэнь Юн, этот флегматик, которому, казалось, чужды были любые душевные проявления, включая робость, весь как-то сдулся, отвечал с запинками и смотрел в пол, как нашкодивший ребенок. Очевидно, власть графа над ним была безмерной. Анита нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, ожидая, когда Ингерас соблаговолит перевести ей, о чем идет речь.
– Ну? – не выдержала она, когда посчитала, что беседа слишком уж затянулась. – Что он говорит?
– Сейчас… – бросил граф через плечо, задал китайцу еще несколько вопросов, подкрепив их выразительными жестами, после чего повернулся к своей спутнице: – Он признался в убийстве.
– Кого? Египтянина?
– Да. Он убил его ночью… незадолго до того, как Халим-Искандер должен был покинуть замок.
– Йонуц знал об этом? Ведь он получил приказ отвезти Халима в деревню…
– Похоже, Йонуц и Вэнь Юн были в сговоре. Вэнь Юн что-то посулил ему за молчание… или пригрозил, он толком не говорит. Когда Йонуц узнал, что мы подозреваем его, он решил покинуть замок, но по дороге погиб. Это нам известно… А перед нами – убийца.
– Зачем он убил египтянина? Зачем хотел убить Алекса?
Во время этого диалога китаец стоял на коленях с покаянным видом, низко пригнув голову. На макушке, из-под туго стянутых в косу волос, виднелась внушительных размеров шишка.
– Все дело в крови, – объяснил граф.
– Опять кровь!.. У меня ощущение, что у вас в замке все на ней помешаны.
– Не только у меня в замке, но и во всем мире, сударыня. – Граф невольно сглотнул слюну, как будто заговорил об аппетитном блюде. – Кровь наполняет организм жизнью, и кровь же определяет судьбы монархий… и цивилизаций. Но у Вэнь Юна к ней – интерес практический.
– Какой же?
– Если вы заметили, он не может обходиться без дурманящих средств. К опию он пристрастился еще у себя в Китае, лет двадцать тому назад.
– Двадцать? Сколько же ему сейчас?
– Около тридцати пяти, но выглядит он лет на десять старше. Это последствия опиомании… Он потому и бежал, что китайский император объявил опию войну – приказал конфисковать и уничтожить все запасы.
– А вы? Вы не пробовали отучить его от пагубной привычки?
– Это больше, чем привычка, сударыня. Это болезнь… До поры я закрывал глаза, поскольку опий действует на Вэнь Юна успокаивающе и помогает бороться с его основным недугом – синдромом чужой руки. Но теперь я вижу, что дело зашло слишком далеко… Вот, поглядите! Он ищет трубку!
