– А как же Анита?
– Она пожертвует собой ради блага. Разве это не прекрасно? И, кстати, в тебе будет частичка ее крови. Но это не важно. Ты ведь ее не любишь, ты любишь меня… Признайся!
Лилит наклонилась над лежащим так низко, что он ощутил прикосновение ее волнительной груди. Но смотрел он сейчас только на ланцет, который она, как маньячка, держала у него перед глазами.
– Я сделаю все быстро. Папа многому меня научил. И эту комнату оборудовал тоже он… Правда замечательно? Стоило перевернуть сиденье софы, и она превратилась в стол. А в ту стену встроен ледник – это на случай, если папа с эликсиром немного задержится и твоему телу придется подождать.
С силой, которую он никак не ожидал в ней, Лилит рванула его за рукав. Материя затрещала, рукав оторвался. Лилит любовно погладила кожу на предплечье Максимова, где еще не зажил порез, оставленный Вэнь Юном.
– Потерпи, милый, все будет чудесно…
– Еще минутку! – попросил он голосом, севшим от волнения. – Прежде чем все случится, посмотри на меня, пожалуйста. Это придаст мне уверенности.
– Конечно! – Она вскинула на него лучистые глаза, в которых он теперь ясно различал сумасшествие. – Нам предстоит величайшая миссия, и мы должны быть уверенными в себе…
Ее лицо было так близко, что он различал и золотистый пушок на щеках, и каждую ресничку на веках. Однако он не стал долго заниматься созерцанием той, которую еще полчаса назад считал красивейшей на свете.
Коротко качнувшись, он впечатал лоб в это смазливое личико. Вложил в удар всю свою ненависть и желание жить. Лилит хлюпнула, ее нос расплылся, как раздавленная клюква. Выпустив ланцет, она повалилась на спину и застыла, оглушенная. Максимов с надсадным кряхтением перевернулся на бок. Хотел спустить ноги, неповоротливые, как две тумбы, но не удержался на краю стола, упал на пол.
Приложился изрядно. Заныли кости, а через ушибленный локоть как будто пропустили электрический разряд. Не видя надобности сдерживаться, взвыл, обматерил непослушные конечности. Кое-как поднялся на карачки и пополз к стене, за которой была свобода.
Лаборатория Йонуца сияла чистотой и белизной. Совсем не верилось, что располагается она в замшелом замке, где несколько веков тому назад властвовали средневековые нравы. Лишенную окон комнату размером с просторную русскую горницу ярко освещали газовые лампы. На столике с металлической столешницей возвышалось многоступенчатое сооружение из колб, реторт, соединительных трубок, манометров и прочих приспособлений. Рядом с сооружением ровным голубоватым пламенем горела спиртовка, над которой Йонуц деловито прокаливал хирургические инструменты. Сам он был облачен в белый, поскрипывающий от крахмала халат, того же цвета шапочку и маску, закрывавшую рот и нос. Любая операционная позавидовала бы такой стерильности.
Анита сидела в углу, в тесном кубе из очень прочного стекла. Йонуц закинул ее туда, как рыбку в аквариум, а вернее, с учетом отсутствия в кубе воды, как лягушку в террариум. Анита колотила руками и ногами в стекло, пока не выдохлась. Потом села, обхватила согнутые колени и стала думать. В голову не пришло ни одной разумной мысли, положение выглядело совершенно безвыходным.
Жить ей оставалось всего ничего. Йонуц, подготавливая инструменты, с большой охотой делился своими замыслами.
– Вы должны гордиться, – гудел он, – ваш муж станет первым новым, или, как выразились бы астрономы, сверхновым человеком! Ваш личный вклад тоже не будет забыт.
Увы, Аниту не прельщала посмертная слава.
– Вам и дочери своей не жалко? – спросила она.
– Я не зря столько дней рисовал формулы. Риск минимален, так что за Анжелу я не опасаюсь… Лилит – ненастоящее ее имя. Я стал называть ее так, когда окончательно созрел для переустройства мироздания.
– А Йонуц? Тоже псевдоним?
– Да. В переводе означает «добрый бог».
– Умрете вы точно не от скромности… Стало быть, вы вообразили себя добрым богом – в отличие от того, злого?
– Не будем вдаваться в теософические тонкости. Я хочу принести людям благо, а уж кем они меня назовут, дело десятое.
– А то, что вы их убивали, это тоже вписывается в образ доброго бога? Я верю честному слову графа Ингераса. Он был отъявленным мерзавцем, но в убийствах не участвовал.
Йонуц согласно покивал и маленькими ножничками срезал со спиртовки обгоревший кончик фитиля.
– Все делал я. Его сиятельство был, извините за выражение, чистоплюем, за грязную работу браться отказывался. Но мне грешно на него жаловаться. Крыша над головой, деньги и, как следствие, возможность заниматься моими изысканиями – все это я получил благодаря ему. Он тоже проникся идеей перерождения человека, хотя, допускаю, его связывала со мной надежда на то, что я сумею излечить его от болезни… и его дочь тоже. В отличие от меня, он был слишком эгоистичным. Высокие задачи – не его стезя…
– Да бросьте вы ваньку валять! Признайтесь, что просто обманули его. Наврали с три короба, что работаете над панацеей, чтобы вылечить и себя, и его, и Тришну… за такую возможность он готов был дьяволу продаться! А сами под шумок затеяли сконструировать идеального человека.
– Граф не был простофилей, он знал, чем я занимаюсь. Но… тут вы отчасти попали в точку… я сказал ему, что побочным результатом моих опытов будет панацея. Видели бы вы, как он воодушевился! Безнадежные больные – существа доверчивые…
Разглагольствуя, Йонуц разложил прокаленные инструменты на бумажной салфетке. Пользуясь тем, что он отвел глаза, Анита сделала попытку дотянуться до верхнего края стеклянной стенки, которая отделяла ее от остального пространства. Но стенка была настолько высокой – почти под потолок, что дотянуться получилось лишь кончиками пальцев.
«Сейчас он сдвинет эту стенку в сторону, как делал, когда сажал меня сюда. Рядом со столом есть рычажок, и еще один – этот, видимо, для управления книжным шкапом, отпирающим вход в лабораторию. Надо изловчиться и выскочить из моей стеклянной ловушки прежде, чем Йонуц успеет меня схватить. На худой конец, вцеплюсь ему зубами в руку… или во что придется…»
Йонуц, однако, поступил иначе. Он покрутил рукоятку, торчавшую из деревянной панели чуть ниже замеченных Анитой рычажков, и верх аквариума закрылся прозрачной крышкой, снабженной резиновыми уплотнителями. Теперь Анита была совершенно отрезана от окружающего мира.
– Вам там удобно? – спросил горбун со всей любезностью, подойдя вплотную к стеклу.
Голос его звучал глухо и негромко, как сквозь толстый слой ваты.
– К чему это? – не поняла Анита, оглядев свою необычную тюрьму. – Собираетесь превратить меня в музейный экспонат? А я думала, вам нужна моя кровь…
– Мне хорошо известна ваша ловкость, сударыня, – ответил Йонуц. – Еще чего доброго, палец мне откусите… Поэтому хочу избавить себя и вас от лишних хлопот.
Он отошел к столу, сел за него и стал ногой ритмично надавливать на педаль или что-то наподобие – Анита со своей позиции видела ее смутно. Послышались звуки, похожие на вздохи умирающего.
