Увидев часы, ростовщик буркнул что-то в ответ. Взяв лучшие из трех, с щелчком откинул крышку, посмотрел на внутреннюю сторону, где, к несчастью, были выгравированы инициалы владельца. В сомнении покачав головой, осмотрел двое других.
— И как же такой мерзавец может ходить с тремя карманными часами? — спросил он. — Да тебе хватило бы половины каждых, я думаю.
— Мой старый дедушка вчера помер, — ответил ему Бомонт. — Так они мне и достались. От него.
— А как же его звали? Старик Царап, небось.
— Бартоломью Комптон, ваша честь, из Доувкорта в Сэвен-Дайлз. Он страсть как любил знать время и использовал одни часы, чтоб проверять точность двух других.
— А на одних часах выгравированы другие инициалы — «Ф» и «З». Это крайне любопытно — можно даже сказать, подозрительно.
— Ничуть, сэр. Он не умел ни писать, ни читать. Очень-очень жаль, а то он мог бы стать большим человеком.
Тут дверь лавки отворилась, и вошла неряшливая, худая женщина. Ее всклокоченные волосы немного прикрывали вытертый ворот заношенного ситцевого платья, зиявшего дырами на рукавах. По пятам за ней, опустив глаза, следовала маленькая белобрысая девочка. Обе явно переживали тяжелые времена. Женщина несла чугунный котелок без крышки, где лежал полосатый капор, которому к этому дню исполнилось лет сорок. В незапамятные времена полосы на нем были красными, но теперь приобрели цвет запекшейся крови, правда, различить их на грязно-белом фоне самого капора, когда-то сплющенного, а затем снова взбитого до прежней формы и закрепленного клеем и водой, удавалось с трудом. Протиснувшись мимо Бомонта, женщина попыталась поставить тяжелый котелок на прилавок.
— Оставьте его на полу, миссис Биллингс, — сказал ей лавочник, — и подождите своей очереди. И капор я сегодня не возьму, мэм, как и на прошлой неделе, и на позапрошлой. Ни единой живой душе в Лондоне этот капор не сдался, да и мертвой тоже — даже той, которая его носила.
Повернувшись к Бомонту, он сказал:
— Четыре кроны за все три. Лучшие испорчены гравировкой — мистер Филби Заундс может прийти сюда и потребовать их. Больше тебе нигде не дадут, но за воровство могут посадить, и ты знал это, когда сюда входил. Бери деньги или не бери, карлик. Мне все равно.
Ростовщик выложил четыре монеты на прилавок и, не дожидаясь ответа, смел часы в ящик, вставил ящик в бюро, а затем молча уставился на Бомонта. Тот посмотрел на монеты, прежде чем взять их. Его надували, но так всегда и было. Зато надувательство означало, что он расквитался за флейту и совесть его чиста.
Ссыпав монеты в карман, Бомонт услышал мокрый всхлип за спиной. Миссис Биллингс плакала, прижав худую руку ко лбу, чтобы скрыть глаза. Бомонт сказал:
— Не плачьте, леди. Я куплю ваш капор, если вы расстанетесь с ним.
Женщина глядела с подозрением, пока не увидела серебряную монету в его руке. Схватив монету с ладони Бомонта, пока тот не передумал, она зажала деньги в кулаке и, утирая глаза тыльной стороной ладони, сказала, подавая капор новому владельцу:
— Спасибо за вашу великую доброту, сэр. Вы маленький человек с огромным сердцем. Не то что некоторые, кого я не хочу называть, у кого сердце ссохлось, как яблоко, которое клиент забыл в бочонке, — женщина метнула в ростовщика злой взгляд, а тот не то хохотнул, не то фыркнул — трудно было сказать.
Хозяин лавки стал теперь Бомонту безразличен, а вот миссис Биллингс он оценил высоко — ведь она сказала ему добрые слова, что случалось редко. Видно, и для нее с дочерью затрещины и оскорбления были куда как привычнее. Коснувшись пальцами лба, будто отдав честь, Бомонт протянул девочке механическую божью коровку и, дважды повернув головку, собрался было отдать ей. Но игрушка соскочила с его ладони, упав спиной на половицу, ножки ее завертелись, изнутри раздался скрежещущий шум. Девочка взвизгнула и вцепилась в мать, а та шлепнула ее по голове. Бомонт подобрал жука и выскочил в мглистый вечер, кляня себя за то, что испугал ребенка. Конечно, он не хотел. Немецкая флейта постукивала карлика по руке, и это чувство на какое-то время просветлило его мысли. Он радовался, что стащил ее.
Позади снова раздался скрип и стук тележки уличного торговца, и тот же самый персонаж вновь материализовался в тумане, выезжая с противоположной стороны переулка. «Горячи-и картошки! — выкрикивал мальчишка. — Горячи-и поджарки!» Вечер становился все холоднее. Бомонт вытащил из кармана пальто три пенса и протянул их лоточнику, который подал ему картофелину, завернутую в треугольник сырой газеты.
— Никакой гнили внутрях, сэр, вдвое больше обычной. Чистый «Кинг Эдвардс». Все самое лучшее. И вот еще для вас, — добавил парнишка, вынимая из плотно набитого кармана лист бумаги с печатным текстом и протягивая ему что-то вроде бюллетеня. Запихав картофель в карман пальто, Бомонт бросил взгляд на афишку — всегда стоит посмотреть, что дают — может, «Пари-шоу генерала Клинки»? Так с афишкой можно получить двухпенсовую скидку у окошка кассы.
Но ничего подобного там не значилось, зато было кое-что поинтереснее. Заголовок гласил: «ВИДЕЛИ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА?» — а под ним имелся довольно посредственный поясной портрет джентльмена демонического облика, по-видимому, горбуна, с короткими прямыми волосами и пронзительным взглядом. Бомонт смотрел на изображение с растущим изумлением. «Я видел», — прошептал он в ответ на вопрос. А затем, не читая дальше, затолкал объявление в карман с картофелиной.
Мальчишка снова покатил тележку, вопя «Раскаленныи картошки!», быстро выехал из закоулка и исчез в потоке движения затянутой туманом Лоуэр-Темз-стрит. Миссис Биллингс и ее дочь вышли из лавки ростовщика и побрели прочь, оставив двери открытыми настежь. Владелец, торчавший внутри, наблюдал за Бомонтом с нескрываемым отвращением.
Бомонт сообразил, что капор все еще зажат у него под мышкой, и зашвырнул его в открытую дверь, весело крикнув:
— Да пошел ты, хрен старый!
Показав нос ростовщику, вытащил картофелину из кармана, развернул и откусил верхушку, мечтая о щепотке соли.
По переулку Бомонт дошагал до «Козла и капусты», толкнул дверь и заказал пинту простого с намерением сесть в уголке и мирно прикончить свою картофелину. Он размышлял о том, как мальчик посоветовал ему следить за кошельком, хотя никто его об этом не просил. Хороший парнишка, не подонок вроде некоторых, обходительный. К тому же дал Бомонту крайне интересный лист бумаги. Там было кое-что как раз по делу — не то чтобы удача, наверное, потому как назвать такое удачей значит отпугнуть, но мир завертелся теперь точно и ровно, и из такого вращения возникает возможность. Кто знает, что она даст человеку, который просит не больше, чем заслуживает?
«Козел» был почти заполнен, несколько завсегдатаев рыдали пьяными слезами, еще один человек с закрытыми глазами сидел на полу спиной к стене и храпел, открыв рот. Одежда у всех была засаленной, шапки воняли рыбой. Смрадный воздух наполняли запахи джина, пролитого пива, жареных устриц и общечеловеческой духоты. На соседнем столе лежала одна из афишек мальчишки-картофельщика, поверх стояли три стакана, а над ними трое мужчин, пригнувшись друг к другу, обсуждали что-то вполголоса. Бесполезные, низкие, ненавистные люди с низменными привычками. Бомонт чуял их по запаху — зловоние ядовитых мыслей; уродливые рожи говорили сами за себя.
