Я хватаю с этажерки пару бронзовых подсвечников, бросаю их в свой импровизированный мешок. Дверь распахивается, в библиотеку врывается Бирон. Я вжимаюсь в стену и перестаю дышать. От его взгляда меня прикрывает лишь створка.
— Ты поймал её? — окликает сеньора. Похоже, она поднялась следом.
Бирон не отвечает. Его не могла не привлечь сбитая со столика курительница. Я специально толкнула её так, будто она упала, когда я пряталась за диван. Бирон медленно проходит вперёд. Он подозревает подвох? Тянуть нельзя, и я решаюсь, бросаюсь прочь. Шею обдаёт ветерком — если бы я заранее не наклонилась, Бирон бы меня поймал.
— Стой, дура! Запорю! — орёт он.
Я подныриваю под руку сеньоры:
— И ведь правда забьёт насмерть, — бросаю я ей. Вдруг прозреет?
Едва не ломая ноги, я скатываюсь по лестнице. Я не рискую проверять, открыта входная дверь или заперта, да и Фирс вернётся в любой момент. Уйти через разбитое окно надёжнее.
— Лейсан! — кричит сеньора.
Я спрыгиваю с подоконника. Приземление выходит неудачно жёстким, правая нога отзывается болью. Тело мне досталось хоть и юное, но весьма слабое.
— Лейсан!
А это уже Фирс — плохо!
Бегу прихрамывая.
На улицу точно нельзя — поймают. В саду — ещё хуже.
— Лейсан!
Глава 6
Штакетник металлический, между вертикальными планками протиснется кошка.
Подпрыгнув, я цепляюсь за верхний край, упираюсь мыском в поперечную перекладину и подтягиваюсь. Воров таким забором только смешить. Наверное, город тихий, забор лишь показывает границы приусадебных участков, но по-настоящему не защищает.
Спуститься труднее, чем забираться. Я повисаю, спрыгиваю. Нога вновь отзывается болью, но я бегу. Оборачиваюсь — сеньора и Бирон маячат в оконном проёме, Фирс остановился у штакетника.
— Лейсан, вернись! Давай поговорим?
Коне-е-ечно!
То, что Фирс меня больше не преследует хорошо и плохо одновременно. Хорошо, потому что я получила фору, и плохо, потому что я не знаю, чем закончится, если хозяева сдадут меня страже. Тюрьма? Но пока ни хозяев, ни слуг…
По спине пробегает озноб, и вспыхивает острое чувство ужаса — я совершенно одна в чужом незнакомом мире делаю что-то очень похожее на преступление. Ужас гаснет быстрее, чем вспыхнул, и мысли возвращаются в практичное русло. Чем быстрее я выберусь, тем лучше. Только куда? На улицу выходить боязно. Открытое пространство, по обе стороны дороги частные дома. Я могу ошибаться, но первое впечатление — меня окружает тихий жилой квартал, где схватить меня легче лёгкого.
В кустах у изгиба садовой дорожки шорох сменяется шипением. С пронзительным писком вспархивает серая пичуга. Ветки куста раздвигаются, и на дорожку выступает упитанный кот. Смерив меня взглядом, кот переходит мне дорогу и исчезает за клумбой. Я провожаю его тихим ругательством, осматриваюсь.
Я выбираю заднюю калитку — надеюсь уйти дворами. Ни Фирс, ни Бирон, по идее, не должны ориентироваться в проходах, которыми пользуется прислуга.
Чужую территорию удаётся покинуть беспрепятственно, но я не расслабляюсь. Уверена, меня ищут, а значит, надо хромать между дворами, петлять, запоминать ориентиры и не думать о том, что мой спонтанный побег чистое безумие. Невольно вспоминаю, как после школы я хотела продолжить учёбу, мама была против, и я сорвалась под вечер. Тогда я несла сумку со сменным бельём, немного денег, документы и билет на поезд, никто меня не ловил. Сейчас я тащу два бронзовых подсвечника, завёрнутых в платье, на хвосте погоня, в перспективе туман, а в лицо точно также дует холодный ветер, небо хмурится, собираются серые кучевые облака..
Выбравшись на оживлённый проспект, я наугад выбираю направление. После пустых улочек, пёстрая суета оглушает, и я, засмотревшись на яркие платья, цветастые вывески, сошедшие с исторических гравюр экипажи, едва не врезаюсь.
— Эй, серая, смотри куда прёшь, — долговязый детина сплёвывает на мостовую и демонстрирует мне дырку на месте переднего зуба.
— Извините, — я пытаюсь обогнуть его. Ссора с незнакомцем в мои планы точно не входит.
— И в обморок не упадёшь? — поражается он.
— Ради тебя, так и быть, упаду, если чистый плащ на грязный тротуар постелишь и для мягкости добавишь подушек, — дай мне уже пройти, а?
Мой ответ парню настолько понравился, что он расхохотался:
— А ты точно серая?
— Дружище, подскажи мне ближайший более-менее надёжный ломбард?
Я не уверена, что в ломбарде примут подсвечники, но к старьёвщикам я пойду в последнюю очередь.
Детина озадачивается, скребёт в ухе:
— Все ломбарды дрянь. Вон, через дорогу оценщику свои серёжки покажи. Только где ты их прячешь, гы? — верзила почему-то пытается найти их у меня в районе груди, и я впервые радуюсь мешковатому платью.
— Спасибо, — хмыкаю я.
У меня, конечно, не серёжки, но почему бы и не спросить? Не даёт мне покоя гвоздик на стене в библиотеке…
Перейти дорогу то ещё приключение. Ни про зебр, ни про светофоры здесь не слышали. Приходится перебегать, молясь избежать лошадиных копыт.
— Эй, серая!
Возвращаться к детине я точно не собираюсь.
— Я не “эй”, — машу я на прощание и прибавляю шагу.
Вывеску я заметила почти сразу.
Оценщик принимает в небольшой пристройке с торца двухэтажного здания, домов выше я пока не замечала. Тесное помещение встречает меня свистом флейты. За конторкой грузный мужчина, оплывший настолько, что похож на недожаренный блин. Раздувая бульдожьи щёки, он со всей силы дует, но звуки, которые у него при этом получаются, ничего общего с музыкой не имеют, однако господин Круглый Блин увлечённо продолжает и ни капли не смущается.
Я подхожу ближе и молча выставляю на конторку подсвечники.
Мужчина прерывает игру, откладывает флейту:
— Синьорина, скажите на милость, зачем вы пачкаете мой прилавок хламом?
Я ошиблась? Неужели шляпка гвоздя в стене библиотеки подарила мне ложную надежду?
— Сеньор, разве вы не оценщик? Даже у хлама есть цена.
— Вздор какой! — вопреки своим же словам господин Круглый Блин придвигает подсвечники ближе и осматривает, сперва бегло, затем внимательнее, через лупу. — Что же вы сразу не представились, синьорина Лейсан?
