Сама Виола была счастлива в браке. Отличный муж, умница-сынок. На подходе дочка. Вышла замуж, учась в универе. За сокурсника, красавца, пользующегося популярностью у девушек. Никто и подумать не мог, что он выберет невзрачную Виолу, белобрысую, конопатую, тощую. За ним такие девахи бегали! Но парень остановился на Вилке, потому что только она видела красоту его души, а не оболочки. Тогда-то и сам понял, что она важнее всего, и полюбил белобрысую, конопатую, тощую сокурсницу.
…Алексей подъехал к дому ровно через час. Оля вышла.
В машине Раевский был один.
— А где твой друг? — спросила она.
— У Аленушки в гостях.
— Со вчерашнего дня?
— Нет, проводил, вернулся. Друг мой романтик, и если девушка ему нравится, он ведет себя по-джентльменски, очень внимательно. Поутру нарвал букет, вспомнил, что конфеты вчера купили, а так и не открыли коробку, потащил презент Аленушке.
— Молодец какой. И как вам спалось?
— Мне тревожно. Забывался на полчаса и вскакивал. То мне клопы мерещились, то крысы. Мешали запахи, звуки. Было холодно. И сны какие-то дурацкие одолевали. Проснулся ни свет ни заря и стал ждать десяти утра, чтобы тебе позвонить — раньше неприлично.
— А что тебе снилось?
— Барак. Подпол. Лаз, через который я выбираюсь на улицу и вижу высокие сосны вдалеке. История твоя, как ты верно заметила, взволновала меня. — Он притормозил у развилки, спросил, куда ехать.
Оля указала. Затем проговорила:
— Богдана запирали в подполе. И он выбирался через лаз, что прорыл сам.
— Четырехлетний малыш?
— Барак был в ужасном состоянии, он прогнил, просел. В подпол заливалась вода, она размыла землю. Он смог ее расковырять.
— Что же это за тварь такая, что оставляет сына, как крысенка, в стылой, влажной яме?
— Пьяница, наркоманка и, скорее всего, психически ненормальная… тварь, да… даже не буду спорить.
— А соседи? Почему молчали? Надо было в органы опеки звонить, писать.
— Леша, ты как будто с другой планеты свалился. До сих пор с кем-то из детей такое случается, а дело происходило в середине девяностых, когда в стране полный бардак был…
— Тогда тумаков надавать ей.
— Богдан не жаловался, не плакал, не кричал. Он терпел. И соседи не знали, что происходит.
— Или делали вид? — Леша разнервничался. У него вспотели ладони. — Ты думаешь, я — это он?
— Похож. И внешне, и энергетически. В тебе доброта. А еще сила и слабость пятьдесят на пятьдесят. Ты сбалансирован.
— Так не бывает. Человек либо силен, либо слаб.
— Глупости. Все мы двойственны. Я, например, умная дура. А все комики в жизни грустные. Да абсолютные злодеи есть только в комиксах и кино.
— Ладно, это все философия. Давай вернемся к главному. Я — это он?
— Ты же Алексей Раевский.
— Да. Но я себя не помню до пяти лет. Мама говорила, что я был очень болезненным и она со мной из больниц не вылезала. На моем теле много шрамов. И они остались после операций. Маленькие на месте удаленных фурункулов.
— А этот, — Оля тронула его за бровь, — откуда взялся?
— Это я просто упал на прогулке и ударился о бордюр или, как говорят в Питере, поребрик. А как он появился у Богдана?
— Его заперли в подполе, чтобы не мешал гульбанить. Погода стояла дождливая. Там холодно и влажно. Мальчик стащил спички, чтобы развести костерок и хоть как-то согреться. Олеся решила, что он собирается поджечь дом, как ее бабка, и избила его ремнем с пряжкой. Попала и по лицу. После чего оставила в подполе. Он выбрался, и мы пошли искать подорожник, чтобы остановить кровь.
— Мы правильно едем?
— Да. За последней пятиэтажкой сверни налево.
Он так и сделал. И увидел частные дома, а за ними лес.
— Твоя бабушка еще жива?
— Увы, умерла четыре года назад. Дом мне оставила, я продала его и купила квартиру, в которой живу. Вон он, кстати, с красной трубой. А барак за ним. Он и еще два.
Но Леша уже и сам видел эти убогие строения из почерневших досок. Обитаемым было только одно, крайнее. Второе смотрело на дорогу пустыми глазницами окон. Третье же почти развалилось, на нем не было крыши, а один угол будто стек в огромную яму. Очевидно, барак был построен на месте карстового провала.
— Богдан жил тут? — спросил Леша. Оля кивнула. — В угловой квартире?
— В одной из двух ее комнат.
— У него была отдельная?…
— Нет. Олесе выделило жилье государство, она не платила за него, и ей подселили соседку. Они воевали, друг у друга мужиков уводили.
— Тебе об этом Богдан рассказывал?
— Нет, жильцы барака судачили. Когда мой друг пропал, я тут постоянно крутилась и слышала сплетни.
Раевский припарковался у завалившегося в палисадник забора среднего барака. Выбрался из машины. Оля чуть позже — никак не могла отстегнуть ремень. Пока она возилась, Леша успел дойти до второго подъезда крайнего барака. Встав перед дверным проемом, опустил голову. Оля подумала, что он что-то увидел под ногами. Но когда подошла к Алексею, оказалось, что его глаза закрыты.
— Я помню это место, — сдавленно проговорил он. — И запах…
Оля повела носом.
— Кошачьей мочи?
— Гнилой картошки.
Его она не уловила. А Леша продолжил:
— В подполе был сундук для овощей. В нем она хранилась. Но недолго, потому что из-за влажности начинала прорастать и портиться… — Он открыл глаза и зашагал к проему.
Зашел в барак. Доски пола под ним заскрипели. А одна треснула. Но Алексея это не остановило. Он двинулся дальше, пока не достиг единственной уцелевшей двери.
— Богдан не тут жил, — сказала Оля.
— Знаю. Но там кто-то есть. — И постучал.
За дверью тишина.
— Нет там никого, — не смолчала Оля.
— Есть.
— С чего ты взял?
— Пахнет супом из консервов в томате. Оттуда, — и указал на дверь.
— Если бы какой-то бомж захотел найти приют, он занял бы одну из квартир соседнего барака. Он в лучшем состоянии.
Леша мотнул головой и снова постучал. Уже громче.
— Эй, откройте! — крикнул он. — Если этого не сделаете, гуманитарная помощь в размере пяти тысяч рублей пойдет кому-то другому!
И тут свершилось чудо, дверь распахнулась.
На пороге стоял дед. Седой и сгорбленный.
— Здравствуйте, — поприветствовал его Леша.
— Деньги давай. — Дед выпростал сухую ладошку, покрытую болячками.
