— Слоника. И у меня было всего три фразы. Я плохо себя чувствую. Можно я побуду тут один?
Она положила свою сухую ладонь на мой лоб. Думал, будет противно, но нет. Кожа была теплой и мягкой. А от запястья пахло нежными духами.
— Температуры нет, насморка тоже. Так почему тебе плохо? Болит живот?
— Да, — соврал я.
— Или ты переживаешь и поэтому тебе плохо? Поговори со мной, и я, чем смогу, помогу.
Гпупая старая женщина, неужели она думала, что я поделюсь с ней своими тайнами? Только с тобой, мой дневник, я могу быть откровенным.
— Павел склонял тебя к чему-либо? — не отставала Эмма.
— Нет.
— И не пытался свести с кем-то?
— Свести? — переспросил я. — Вы о Маргарите?
— Нет, о взрослых дяденьках из Москвы. У меня сложилось впечатление, что он занимается… Не сутенерством, но сводничеством. Твоего друга Диму пристроил. Сейчас обещает золотые горы Роме Попову. Хвалит его милые щечки, невероятной красоты глазки, уверяет, что в рекламе творожков да молочного шоколада он будет смотреться изумительно.
— Маэстро просто хочет помочь ему пробиться на экран.
— После того как Диму забрал в Москву какой-то старый хрыч на «Мерседесе», я не уверена.
Я вскочил и закричал:
— Вы очень плохая женщина! Испорченная, злая. Вы ненавидите Маэстро и сейчас пытаетесь воспользоваться моей уязвимостью, физической слабостью, чтобы ему отомстить? Ничего я плохого о Павле Печерском сказать не могу! Он замечательный…
Больше я не мог говорить — горло сдавил спазм. И я убежал. Не домой, там мама с сестрой, а мне хотелось побыть одному. И я отправился к месту моего последнего триумфа — к водонапорной башне. Дверь, ведущая внутрь, запиралась, но я знал, где ключ. Маэстро сделал несколько дубликатов и один спрятал между кирпичей.
Поднявшись наверх, я встал у перил, смотрел на реку и думал. Неужто Эмма Власовна права и Маэстро нас использует? Если да, то он даже хуже тех старых извращенцев, что совокуплялись при мне. Они обычные похотливые козлы, а Павел… Предатель? Не слишком ли мягко? Дьявол? Это громко. Мерзота… Так правильнее.
Но чем дальше я заходил в своих подозрениях, тем хуже мне становилось. Тошнило от себя самого. Как я мог подумать такое о Маэстро? Дал яду змеи-Эммы проникнуть в себя? Прочь, дурные мысли! Я не должен сомневаться в том, кого люблю… Даже если он готов заменить меня другим актером. Это не жизнь, а сцена. Ничего страшного.
***
Все плохо! Маэстро меня избегает. Мы видимся только на занятиях группы. Павел набрал новых, совсем желторотых пацанов и двух девочек. Нас, старичков, осталось только четверо. Для нас с Марго то был последний год. Мне вот-вот исполнится шестнадцать, а ей уже. Она намерена поступать по окончании школы в театральный. А я не знаю, что делать. Тоже хотелось бы стать актером, но я не смогу быть вдали от Маэстро. Да и не поступлю, наверное. Ведь я кончился как артист. Мне уже не видать главной роли в новом спектакле. Маэстро хочет ставить «Дон Кихота» (естественно, не целиком) и видит в высоченном Марке рыцаря печального образа. Дульсинеей станет, естественно, Марго. Я Санчо Пансо. Но это тоже хорошая роль. Она даже глубже и интереснее главной. А Ромка станет ослом по кличке Серый. Попова это не смущает. Волнует только то, что я иногда буду на него взбираться.
(В рекламу он, кстати, не попал. Родители не дали согласия. И, как поговаривают, тут не обошлось без Эммы Власовны.) Сегодня у нас первая репетиция. Надеюсь, я буду в ударе.
***
Он сделал ослом меня!
Я буду исполнять роль бессловесного вьючного животного. Я даже начинал лучше, пусть и играл слоненка. Но я говорил. И танцевал. И дарил маленьким зрителям мандаринки — мы выступали на новогодних елках.
Почему Маэстро так со мной поступает? Унижает сначала как человека, потом как артиста. При всех. Когда я был любимчиком, Павел сдерживался в проявлении чувств. Он не хотел обижать остальных. А сейчас он обижает меня, и плевать, что подумают остальные.
Разве это справедливо?
Если я стал неинтересен, пусть прогонит. Но он ждет, что я уйду сам…
А я не могу. Потому что не вижу себя без Маэстро. Часто хожу на башню. И борюсь с желанием спрыгнуть вниз. Тогда все закончится… Сегодня мы собираемся в «Лире». Маэстро пригласил нас к себе на чай и прогонку текста. Меня в том числе, хотя ослы не разговаривают. Но я пойду и поговорю с ним. Не как Серый, а как Родя, милый мальчик, которого Маэстро когда-то любил…»
Часть третья
Глава 1
Она сидела в своем кабинете и с тоской смотрела в окно. За ним голубое небо, похожие на пуховки облака, яркое солнце. Еще на улице дивно пахнет цветущим каштаном. Под окнами дома, в котором располагалась редакция, когда-то давно укоренили полтора десятка саженцев этого растения. И почти все прижились. Пришлось половину вырубить, потому что кроны выросших деревьев закрывали свет. Но те, что сохранились, роняли плоды в землю, они прорастали, и появлялись новые каштаны. К ужасу аллергиков. Когда каштаны зацветали, страдальцы чихали и кашляли. И орошали слезами салфетки и рабочие бумаги. Кто-то даже написал петицию, призывая власти срубить каштаны, но на их защиту встал весь город. Деревья украшали его, а из плодов дети мастерили поделки для школьных конкурсов.
Оля встала из-за стола, распахнула окно. Ветер обдул ее лицо, солнце приласкало теплом, а нос пощекотал аромат цветения. Вдохнув воздух полной грудью, госпожа Михеева закрыла глаза и замерла на несколько секунд.
— Тук-тук-тук, — услышала она за спиной. Вздрогнув, обернулась.
На пороге кабинета увидела приятельницу Наталью. Она работала в том же здании и в свободное время забегала к Оле, чтобы попить чаю и поболтать.
— Доброе утро, Олечка. Надеюсь, не помешала?
— Нет, я просто воздухом дышала.
— О, рифма получилась. Прикольно. Попьем чайку? — И повертела в руке шоколадку «Вдохновение».
— Заходи. Ничего, если я оставлю окно открытым?
— Я только за. А то у нас они законопачены, банк все же. А у тебя тут темно, влажно и пахнет не очень.
— Уборщица залила пальму. Корни подгнивать начали.
Оля включила чайник. А Наталья плюхнулась на стул и скинула туфли на изящном каблуке.
— Час хожу, уже устала, — пожаловалась она.
— Кто же на работу такие носит?
— Я с недавних пор решила быть всегда красивой.
— Да, ты в последнее время стала очень за собой следить. Прическу поменяла, маникюр.
