— Как ваша канализация? — спросил Коля. — Заработала?
— Да. Ее прочистил мой сын, Леонид.
— Могу я уборной воспользоваться?
— Пожалуйста.
Грачев зашел в санузел. Увидел бритвенный станок Gillette МасhЗ. У него был такой же. Пораниться можно, но не глубоко.
— Я никого не убивал! — прокричал через дверь Печерский.
— Тогда откуда на теле жертвы отметины, вами оставленные? — спросил Николай, покинув уборную.
— Почему мной?
— Павел Дмитриевич, мы к вам с обыском. Вот-вот будет подписан ордер на официальный забор биоматериала, чтобы провести анализ ДНК. Я хоть сейчас могу взять образец без вашего согласия, и вы даже не заметите этого: вырву волос, возьму стакан, из которого вы пили, ту же пилу, на которой ваш пот. Но мы все будем делать по закону. Как думаете, есть у нас основания подозревать вас?
— Неоспоримые! — изрек проходящий мимо Бонд и зачем-то включил фонарь на камере. Грачеву казалось, что работает только он.
— Наверное, мне нужно дождаться адвоката, — беспомощно выдохнул Печерский.
— Не хотите воспользоваться помощью сына?
— Нет. — Его рот дернулся. — Нужен хороший. Но на его поиски уйдет время…
— Пока мы с вами можем поговорить без протокола. Да, товарищ подполковник? — Он обратился к следователю, которого тоже с собой притащили. Он был старательным, дисциплинированным, но некомпетентным человеком. Впрочем, как все в отделении. Кражи раскрывали. Зачинщиков драк находили. С убийствами тоже дело имели. Но там никакой интриги. Сбил один другого на трассе, за что сел или нет.
— Помощь следствию в любом случае будет учтена, — важно проговорил коллега, усатый, похожий на мультяшного персонажа мужик по фамилии Кузякин.
— Кира — дура! — выпалил Печерский. — Всегда была ею, а с возрастом еще больше изменилась. В худшую сторону, естественно. Мы с ней на самом деле очень долго не виделись. И вдруг она заявилась ко мне! Страшная, старая…
— В сорок-то лет?
— А выглядела на все шестьдесят. Вела себя неадекватно: требовала внимания, хотела прогуляться со мной к водонапорной башне, якобы чтоб вспомнить былое. Я отказался!
— Почему?
— Из-за Роди в первую очередь. Мне до сих пор больно вспоминать о том, что он с собой сотворил и где сделал это. Да и опасался я Киру. Вы бы ее видели, вела себя как одержимая.
— Это она вас поцарапала? — и указал на щеку.
— Да. Кинулась драться. Кардиган мне порвала.
— С золотыми пуговицами, на которых выбиты якоря?
— Как вы догадались?
Ответом Грачев его не удостоил. Задал свой:
— Где он?
— Выбросил.
— Зачем? Кашемировый ведь. Могли бы просто поменять пуговицы.
— Она с корнем выдрала одну. Поехали петли.
— Какие еще раны она оставила на вашем теле?
— Больше никаких.
— Могу я попросить вас снять кофту?
— Нет. Я не обнажаюсь при посторонних.
— Я представитель власти. И это не прихоть… — Но Печерский тряс головой. И Коля увидел небольшую проплешину сбоку. — Кира и в волосы вам вцепилась, не так ли?
— Я не помню уже. Говорю вам, вела себя, как одержимая бесами. Что-то вопила. Я даже полицию хотел вызвать.
— Что ж не сделали этого?
— Не захотел позорить ее. Вытолкал взашей и запер дверь. А на следующий день узнал, что она погибла. И как символично — спрыгнула с той же башни, что и ее брат.
— Киру столкнули.
— Да кому она нужна?
— Вам, например! — Это сказал Бондарев, встав напротив Печерского. Лампа на его башке начала мигать. Заряд заканчивался, но суперэксперт из Москвы решил обыграть это: — Мой сканер показывает, что на вашем теле есть раны, нанесенные потерпевшей. Глубокие и болезненные. За такое кто-то убивает.
— Не я! — вскричал Печерский. — А раны что? — Он сорвал кофту — поверил в бред Бонда. — Царапины вот. От пилы такие могут появиться. — Поэтому он за нее взялся, понял Николай. — Укусила раз. Но это ерунда. Я всю жизнь подвергаюсь нападкам со стороны женщин. Одна малолетняя идиотка меня в изнасиловании обвиняла, другая, уже старая, в торговле детьми…
— Эмма Власовна, — понял Николай.
— Она самая. Из-за нее я вынужден был закрыть студию. Чертова старуха мне не давала работать. Мало ей было очернить меня в глазах родителей, так она еще натравила РОНО, мэрию, милицию… Вот кого бы я убил, если бы был способен на такое зверство! А не поехавшую Киру Эскину.
— На месте преступления найдена ваша кровь.
— Ее руки были в ней. И зубы. Но, думаю, пока она бежала к башне, сплюнула ее.
— Еще в башне обнаружены ваши отпечатки.
— Естественно, я же там бывал.
— Двадцать лет назад?
— Нет, недавно.
— Но там же погиб Родион. А вам больно вспоминать о той трагедии, и место, где он самоубился, гнетет вас. Это ваши слова, между прочим, я не отсебятину порю.
— Да, мои! — Он стукнул себя в грудь кулаком, и это было очень театрально. — Но я пытался бороться с собой. Когда гулял в тех краях, захаживал в башню. Поднимался по ступенькам наверх, но тут же ретировался. Потому что мне было невыносимо больно. А еще страшно! И это днем. А ночью, точнее, поздним вечером, когда Кира звала меня, я бы не осмелился…
— Папа, умоляю, помолчи, — снова подал голос Леонид. — Ты можешь сделать себе хуже. Давай я буду говорить.
— Ты не юрист, а кусок… — Но Павел предложение не закончил, сдержался.
— Я хотел свидетельствовать в твою пользу и только. Разве ты не хотел сообщить господам полицейским о том, что я видел, как ты прогнал Киру, а потом дал тебе сердечные капли, заварил ромашковый чай, уложил в кровать и просидел рядом до утра?
— Разве ближайшие родственники могут обеспечить алиби?
— Да.
— Не у тебя спрашиваю. — И посмотрел на Грачева.
Тот кивнул и пояснил:
— В суде показаниям родственников верят меньше. Но до того, как принять показания, мы таких свидетелей к «Полиграфу» подключаем. И если он врет, попадает под статью 307.
— Я Киру не убивал! Хотите, меня на детекторе проверьте.
— Давайте сначала возьмем образец для анализа ДНК?
— Зачем? Он явно покажет совпадения. Я же не отрицаю того, что мы сцепились.
— Отказываетесь, значит?
— Принесете ордер, у меня не останется выбора. А на «Полиграф» я согласен хоть сейчас. — И скрестил на груди руки.
Грачев понял, что от старика больше ничего не добьется. Он закрылся.
