Вот, значит, как! В идеальной семье Грачевых не так все ладно? Коля целуется с ней, Райкой, Наташка его с Печерским. Может, не стоит такой брачный союз сохранять, где оба на сторону смотрят? Да, пока ни с кем не спят, Коля точно, в нем она почему-то уверена, но что его супруга вытворяет, поди знай.
Вода согрелась. Райка сделала себе чай, Эмме кофе. Достала нарезной батон и масло. Сделала бутерброды.
— А вы рассказали Ильичу о том, что видели?
— Я в его семью не лезу вот уже тридцать лет.
Сегодня Эмма Власовна выражала свои мысли четко. Она не заговаривалась, не гневалась. Не то что в вечер их знакомства. Райка решила, что тогда на нее коньяк плохо подействовал.
— Можно еще вопрос?
— Валяй. Чего уж?
— Как вы восприняли смерть Печерского? Вчера, когда я сообщила вам о ней, вы никак не отреагировали. Неужто нет дела?
— Никакого.
— Даже не пойдете плевать на его могилу?
— Нет. Он свое получил. Сдох опозоренным.
— Но он же покончил с собой, чтобы доказать свою невиновность. — Райка побегала вчера по городу, послушала сплетни. Решала, снимать документалку или нет, все больше склоняясь к последнему. — Неужели и после такого о нем будут говорить как об убийце?
— Ох уж эти режиссеры. Даже из своей смерти устраивают представления!
— Хотел уйти красиво?
— Я бы сказала, эпично. И наверняка надеялся на то, что о нем фильм снимут, не ты, так кто-то другой. Поэтому написал предсмертную записку на стене. И красной краской, как кровью, сочащейся из его раненого сердца… — Старуха смачно сплюнула в пепельницу. — Позер. Пустышка. Проклятый извращуга.
И это изрыгала из себя женщина, которой якобы нет дела до смерти Печерского!
— Я поражаюсь тому, что он решился на поступок, — не останавливалась Эмма. Она возвращалась в гневливое состояние, а значит, алкоголь не являлся его причиной. — Пашка же слабаком был. Трусом. Такие обычно на самоубийство не решаются.
— Разве лишение себя жизни — это проявление силы?
— По-разному. Если ты набрал кредитов для игры в казино, имея троих детей, и не знаешь, как расплатиться, то борись до конца, а не вешайся. А за идею можно и пострадать. Знала я пару человек, которые отдали за нее жизнь. Один погиб, голодая. Второй устроил акт самосожжения. Для такого нужна смелость.
— Или хороший психиатр, — пробормотала Райка.
Эмма Власовна принялась за бутерброд. Ела, как все старики, не очень аккуратно, и Райка подала ей салфетку.
— Спасибо. — Она утерлась, но на носу, который якобы растет до самой старости, остался мед. Указывать на это Рая не стала. Бабуля все равно испачкает его еще раз. — Ты когда в Москву возвращаться собираешься?
— Я вам уже надоела? Если так, то могу съехать сегодня же. Мне немного денег упало, так что…
— Нет, мне с тобой хорошо. И не потому, что ты посуду мне моешь и кормишь Яшку.
— Вам спокойнее, когда есть кто-то рядом?
— Не без этого. Давно собиралась завести приживалку. А до этого паренька угодливого. Чтоб не только помогал, но и глаз радовал. Но все раздражали меня. А ты нет. Оставайся, живи. Буду кормить, поить, еще и на расходы давать.
— Пока останусь, но ненадолго.
— А если я тебе пообещаю завещание оставить?
— Эмма Власовна, у меня папа крупный бизнесмен. У мамы несколько салонов красоты в Казани. Брат тоже человек успешный. И если они меня не привязали к себе деньгами, то вы подавно не сможете.
— А я сразу поняла, что ты сильная. Этим и понравилась.
— Нет, сначала вы меня спутали с Покахонтос.
— Пьяная была, — без всякого смущения проговорила старуха. — Мне больше двух тридцатиграммовых стопочек нельзя. А тогда я шарахнула два по пятьдесят. Кстати, о коньяке. А не выпить ли нам сегодня?
— Можно. Съездить в город, купить коньяк?
— Я против бытового пьянства. Поедем в «Рандеву», посидим там, заодно еды с собой возьмем.
Она поднялась с кресла и направилась к себе.
— Эмма Власовна, совет дадите?
Старушка остановилась, оперлась сухонькой ручкой о косяк.
— Если по работе, то нет. Я ни черта не понимаю в этих ваших Ютубах.
— А в отношениях?
— Я трижды разведенная бездетная старуха. Сама-то как думаешь?
— Ладно, тогда проехали.
— Нет уж, говори. Заинтересовала ты меня, девочка. Ты ж девочка?
— А есть сомнения?
— Ой, сейчас не поймешь, кто есть кто. Парни письки отрезают, девки пришивают, а кто-то себя бесполым считает. В мои времена все было традиционно: натуралы, геи, лесбиянки. Потом трансы появились, но они просто губы красили да в лифчики поролон совали. Знавала я одного, руководящую должность в министерстве культуры занимал. В партии состоял, имел образцово-показательную семью. А сам под брюки чулочки поддевал. С подвязками. За них его и с поста, и из партии погнали. Кто-то подглядел, как переодевается, настучал… — Она резко замолчала. — Опять я заболталась. Ты меня останавливай, а то я до вечера буду рассказывать истории из своей бурной молодости.
— Мне нравится Николай Грачев. Я ему, похоже, тоже. Но он, как вы отметили, верный, и я не знаю, что делать.
— Борись! — не раздумывая, ответила Эмма Власовна.
— А вы за Ильича не стали.
— Мы старые были уже. Ему под полтинник, мне уже за. Будь мне тридцать пять…
— Мне двадцать шесть.
— Тем более. Будь мне столько, сколько тебе, а Ильичу тридцать… Кольке столько вроде бы?
— Я не знаю, но примерно.
— Так вот я бы костьми легла, чтобы его отбить. Но если б не получилось, я бы приняла поражение достойно. Потому что его жена была идеальной. А Колькина дура неблагодарная. Но я тебе уже говорила об этом. Променять такого парня на фитюльку…
— Я нашла Наталью Грачеву в соцсетях. Она красивая.
— Ничего особенного. Мясистая, патлатая. Ты интереснее. Хоть и похожа на корейского пацанчика из подростковой группы.
— Вы мне льстите. Они слишком хороши.
— Да, ты пострашнее. Но в нас, дурнушках, много изюма. Кольке твоя внешность нравится?
— Говорит, что от меня глаз не оторвать.
— Влюбился, — хихикнула старушка, и глаза ее загорелись. — Грачевы на комплименты скупы.
— Но что мне делать? Вы говорите «бороться». А я не знаю как. Не в штаны же ему лезть?
— Нет, это только отпугнет. Оставайся собой (а ты не шлюха), будь интересной, немного загадочной, внимательной и терпеливой.
— А может, вы скажете Ильичу о том, что видели Наташу с Леонидом?
