— Дядя Вася, ты дома? — прокричал Раевский, подойдя к двери и постучав в нее.
— Кто там еще?
— Гуманитарная помощь.
Старик быстро дверь открыл. На нем был тот же пиджак, но другая футболка и штаны. Все сильно поношенное. Значит, опять на помойке подобрал, а не купил в магазине.
— А, я тебя помню, — сказал он, увидев на пороге Лешу. Олю он как будто опять не заметил.
— Да, я на днях тебе уже приносил денежку.
— Не было такого.
— Пять тысяч. От профсоюза маляров, штукатуров.
— Да? А где они?
— Ты их в карман этого пиджака сунул.
Дядя Вася полез в него и достал пять тысячных купюр.
— Надо же! А я забыл про них. Голодаю вот второй день.
В квартире на самом деле не пахло съестным. Но для Оли это было хорошо. От «аромата» дешевого рыбного супа ее воротило. Она уху из осетрины любила, но сама ее никогда не готовила из-за запаха.
— Я привез провиант тебе, держи, — и протянул пакет.
— А денежку?
— Ты эту сначала истрать.
— Да, правильно, Барашка, пока больше не надо. А то ограбят еще. Такие деньжищи при мне!
— К тебе сюда кто-то суется?
— Сюда нет. Но иногда я на маяке ночую. — Он достал из пакета бородинский хлеб в нарезке, щедро полил два куска подсолнечным маслом, посыпал солью, сложил их вместе и принялся с аппетитом есть.
— На старой водонапорной башне то есть?
— Ага. Люблю вдоль речки гулять. И по берегу банок жестяных много разбросано. Я их собираю, потом сдаю. На то и живу, не побираюсь. Но если денежку предлагают, не отказываюсь. От чистого сердца если она, то и мне хорошо, и тому, кто подал. В общем, хожу-брожу. Устаю, хромой же. И сил назад топать порою нет. Так я там укладываюсь, в башне. Есть под лестницей закуток. Я его перегораживаю фанерой и сплю себе. Но там тревожно. То пьянь заваливается, то сумасшедшие всякие.
— Какие, например?
— Бабенка тут какая-то среди ночи забежала. О стены билась, волосы на себе рвала, одежду… Рыдала. Ползла по ступенькам, обдирая в кровь кожу. Вела себя как бесноватая. Ее будто кто-то волок, но на самом деле, она одна была.
— Что ж ты ей не помог?
— Не, я психов навидался в доме инвалидов. От них лучше подальше держаться. Ей то ли мерещилось что-то, то ли на самом деле демоны существуют и вселяются в людей. Но по-любому к этим одержимым лучше не подходить.
— И что с этой женщиной потом произошло?
— Взобралась наверх и пропала. Я, грешным делом, подумал, не улетела ли на свой шабаш. Только я лег, опять кто-то вламывается. Уже мужик пожилой. Тоже какой-то подранный. И давай кричать: «Ра-ки-ра-ки!».
— Может, «Ки-ра-ки-ра»? — задала вопрос Оля. Поняла, о каких сумасшедших идет речь.
— Да, наверное. И я думаю, при чем тут раки?
— Что дальше было?
— Старик запыхавшийся был. До самого верху не дошел, спустился, выбежал.
— Вас не видел?
— Не, я за фанеркой прятался. — Умяв сэндвич «Назад в СССР», старик захотел пить и достал из пакета лимонад «Дюшес». — Мой любимый, — причмокнул он. — Сейчас, правда, не таким вкусным стал. Будете?
Оля отказалась, а Леша утвердительно кивнул. Из рук дяди Васи он готов был есть и пить все, что угодно.
— А что с той бесноватой случилось? — спросил Раевский, приняв у старика чашку с отбитой ручкой, в которой пузырился лимонад.
— Я, как рассвело, домой пошел. Не спалось мне на маяке в этот раз, тревожили часто. Смотрю, лежит. Думал, спит, пьяная. А я просто не услышал, как она спустилась. Не думал, что сбросилась с высоты. Потом только узнал об этом. С тех пор на маяк не хожу.
— Не мог ее старик столкнуть?
— Говорю ж, не поднялся он наверх. Я тоже не могу. Крутые ступеньки, а перил нет. В нашем возрасте себя беречь надо. Свалишься, сломаешь таз и будешь потом под себя ходить в доме инвалидов. А там и ходячим живется не сладко.
Оля взяла Раевского под локоток и отвела в сторонку.
— Получается, Печерский на самом деле не виноват в смерти Киры.
— И мог бы доказать это, если бы не повесился.
— Поддался отчаянию. Но мы можем восстановить его доброе имя.
— Хочешь отвезти дядю Васю в полицию?
— Да, пусть расскажет то же, что и нам.
— У него при себе нет документов, они в доме инвалидов. За ними пошлют, а потом заберут и старика. Он сбежит. А ты сама говорила, нужно дать ему жить так, как хочется.
— Значит, пойдем более сложным путем.
Ольга подошла к дяде Васе и задала ему вопрос:
— Ильича знаете?
— Кто его не знает?
— Уважаете?
— Конечно.
— Согласитесь поехать с нами к нему?
— Зачем?
— Того деда обвинили в убийстве бесноватой.
— Я в свидетели не пойду, — тут же встал в позу дядя Вася. — Пусть дед сам выпутывается. Я ему не помощник. Да и кто мне поверит? Я ж в отделении психиатрии находился…
— Просто поговорите с Ильичем. Он сам разберется, как распорядиться информацией.
— Не-не, дядя Вася может только дом покрасить и побелить.
— А если мы Ильича попросим вас из дома инвалидов вызволить? Чтоб документы вам отдали, пенсию стали платить?
Старик задумался.
— Дядя Вась, ты мне доверяешь? — обратился к нему Леша.
— Ты ведь Бараш?
— Он самый.
— Тогда да.
— Поехали. Обещаю, я позабочусь, чтобы все было нормально.
— Ладно, — согласился-таки старик. — Но в ментовку меня заманить даже не пытайтесь. Я там ничего говорить не буду, а то и симулирую припадок. Я знаю, как психов колбасит, запросто изображу…
Раевский поклялся. Они быстро собрались и покинули барак. Оля немного отстала от мужчин, чтобы позвонить Ильичу.
***
Грачев-старший ждал их на крыльце. Сидел в кресле-качалке, пил чаек. В его ногах лежала собачка Шурка. Гостей она встретила беззлобным, но громким лаем. Изображала охранника. Нос ее распух. То ли пчелы покусали, то ли Бегемотик подрал. Кот валялся на ступеньках крыльца, умывая мордочку. Она, как показалось Леше, стала шире за эти дни. Исхудавший за зиму кот отъедался, клянча еду в каждом дворе.
— Здравствуйте, ребята, — поприветствовал визитеров Ильич. — Васек, рад видеть тебя в добром здравии.
— Я в добром здравии, потому что из дома инвалидов сбежал. Там всех таблетками травят. Знал об этом?
