И как же он раздражал его этим!
— Не уехал ты в Москву, — возразил Роман. — Последовал за Родей.
— Ничего подобного! — в глазах Печерского ужас. Руки ходят ходуном, но он пытается их сцепить. Зажать в замок свои маленькие пухлые пальчики…
— Леня, я видел вас на башне. Родя грозился покончить с собой, скинувшись с нее. Но я не верил ему. Думал, вот же позер. Хоть как-то к себе внимание хочет привлечь. После его сцены мы разошлись. Уже не до репетиции было. Марк вызвался проводить Маргариту. Они к шоссе отправились. А я по берегу пошел к башне. Явился вовремя. Как раз увидел, как ты сталкиваешь Родиона с башни.
— Я этого не делал!
— Я собственными глазами видел это. На тебе была та крутая куртка, гоночная. Как у пилота «Формулы-1». В Приреченске ни у кого такой не было. Родя хватал тебя за нашивку, а я думал, только не оторви, попортишь потрясную вещь. Вроде он этого не сделал? Полетел с башни, брякнулся. Ты убежал. Я все это видел, но никому не рассказал. Потому что Родя хотел покончить с собой, а ты просто ему помог. Сделал одолжение, можно сказать.
— Ты правда так думаешь?
— Конечно.
Роман все еще не верил в успех. Думал, не прокатит. Когда Грачевы, Михаил Ильич и Николай, попросили его сыграть роль, он очень в себе засомневался. Одно дело — по тексту шпарить, другое — импровизировать. Он пытался с одной стороны подлезть, с другой — менял тактики. И только сейчас понял, как нужно себя вести, чтобы вызвать Леонида на откровенность.
— Хочу тебе признаться — ты мой кумир! — выпалил Роман.
— Чего? — не сразу повелся Печерский.
— Я ж сам собирался столкнуть Родю. Бесил он меня страшно. И хоть тогда я не знал об их с Маэстро любовных взаимоотношениях, но понимал, что-то не то. Не может мальчишка, пусть и талантливый, так вознестись. Он же не Моцарт! Подумаешь, хорошо играет роли. Не сочиняет же музыку. И не изобретает машину времени. А эти его истерики! Чуть что — покончу с собой! — Это не было правдой. Родя вообще о таком не говорил. Попов просто вспомнил слова из дневника. — Я думал: так умри же, если тебе не мила жизнь. Но нет! День проходит, Родя снова с нами.
— Противным он был, да?
— Ужасным. Его никто не любил, кроме сестры Киры. Она, кстати, сама покончила с собой. Так что рано твой отец сдался. — Лицо Леонида дернулось. Роман понял, что тему надо развить: — Он что, так отчаялся? Или просто хотел всех напугать? Я в юности вены резал, якобы с собой кончал, но был уверен, что спасут. Ведь знал, что мама придет с работы и обнаружит меня в ванной…
Тут Роман не врал. Он на самом деле в семнадцать резал вены. Потому что был толстым и уже тогда начал лысеть. А плешивые жирдяи не нравятся ни мальчикам, ни девочкам. Тогда он еще не определился с ориентацией. Да и теперь… Потому что Роману нравились особи обоих полов, но как понять, гей ты или натурал, если ни с кем не спишь?
— Отец поступил так же, как и ты, — принял подачу Леня. — Обставил все красиво. Он же режиссер. Поэтому предсмертная записка на стене и алой краской написана. Картинно разлит самогон, который он до этого пил. И он такой в петле. Но на стуле. Что-то кричит, кулаками себя в грудь бьет. А я думаю — давай, прыгай.
— Не стал?
— Неа.
— Пришлось помочь? — Опять рот дернулся. — Ты выбил стул из-под его ног, да?
Леонид молчал.
— Я бы на твоем месте так и поступил. Павел столько лет возился с чужими детьми, когда есть ты, родной сын.
— Это было давно. Отец ни с кем не занимался почти двадцать лет. Закрылся от всех.
— В том числе от собственного сына. Хотя должен был потянуться. Ведь никого, кроме тебя, у него не осталось на этой земле.
— Я столько лет вымаливал его расположение, — простонал Леня. — Многого не требовал, хоть каплю внимания. Искреннего, а не вынужденного. Как оказалось, мама шантажировала отца. Когда он занимался рекламой, то участвовал в каких-то оргиях. Запись одной из них попала к ней (каким образом, не знаю), и за яйца она папашку держала именно благодаря ей. Умирая, мне передала. Чтоб я пользовался. Но я не стал. Сжег ее.
— Не посмотрев?
— Нет. Я не хотел видеть отца в неприглядном свете. А кассету бросил в костер на его глазах. Думал, он меня зауважает. Но нет. Он только выдохнул с облегчением. И продолжил меня терпеть. Теперь уже из благодарности за мой поступок.
— У Павла Печерского сломана голень. Такую травму самому себе не нанесешь. Значит, стул из-под его ног кто-то резко выбил. Да так расстарался, что и по ноге пнул, и хрупкая старческая косточка раскрошилась. Это был ты, так ведь?
Леонид напрягся. Глаза его стали холодными. Руки перестали дрожать. Роман понял, что прокололся.
— Откуда ты знаешь про травму? — холодно спросил Печерский.
— В полиции есть знакомый, он сказал.
— И послал тебя ко мне, чтобы выбить признание?
— Что за ерунду ты говоришь? Я пришел, чтобы рассказать тебе о дневнике Роди. И о многом другом… — Роман рассыпался. Он терял уверенность и уже не мог находиться в образе.
— Ужасный ты актер, Рома Попов. Тебе только ослов играть. Не убивал я отца. И Родю не сталкивал. Они сами ушли, без моей помощи. Так своему приятелю-менту и передай.
— Не надо, я все слышу сам, — проговорил Костя Пыжов, зайдя в дом. В его ухе был наушник. Весь разговор прослушивался и записывался.
— Подловить меня хотели, мусора проклятые?
— Говорит, как герой старого криминального сериала, типа «Улиц разбитых фонарей», — проворчал Ильич, следующий за старшим лейтенантом. — Любишь их, да? — спросил он у Лени. — А ты помнишь, как проклятые мусора вели себя в них? Пинали подозреваемого до тех пор, пока он не подписывал признание.
— Вы не посмеете! Не те времена.
— Они нет. — И показал на Леву и Николая. — Я — запросто. В органах уже не служу. Но отметелить могу, силы есть еще.
— Я требую адвоката.
— Ты ж сам юрист, — напомнил Грачев-младший.
— Помогите! — завопил Леонид.
— Тебя никто не услышит. Мы сунем тебя в петлю, вздернем, и все решат, что ты покончил с собой.
— Угрожаете?
— Предупреждаем.
— Хотите признательных показаний? Даже если я их дам, то оспорю. Еще и накатаю на вас жалобы. Вы запугиваете меня.
— Ты дай, а там разберемся.
— Родю я столкнул, да. Жутко его ненавидел. Отца тоже. Хотя всегда думал, что любил. Но он начал демонстративно вешаться. Разыграл спектакль перед тем, кого долгие годы игнорировал. И, зная, что в Приреченск приехала журналистка из Москвы, так все обставил… Картинку продумал. Чтоб в кадре смотрелось красиво. Стоял на стуле, стоял. Ныл…
— Сынок в него явно, — прошептал Николай. Ильич кивнул.
