Тогда же в Китае вспыхнуло восстание ихэтуаней. Страна больше не собиралась мириться с высокомерием европейских государств. Муравьев умер в тот самый момент, когда этот мятеж свел на нет все его действия, и Николай II мог наконец выбрать министра, более соответствующего занимаемой должности. Он проявил, надо подчеркнуть, мало сожаления в связи с кончиной чиновника, хотя никогда не открещивался от его инициатив. Смерть Муравьева предоставила России шанс, позволяя Николаю II вернуться к укоренившейся традиции сотрудничества с дипломатами, подготовленными к своей роли.
Его выбор пал на графа Владимира Ламздорфа, компетентного и опытного дипломата, очень близкого к Николаю Гирсу. Он прошел все ступени служебной лестницы и был готов встречать вызовы сложной международной обстановки. Как и Гирс, он не являлся франкофилом и склонялся скорее к тому, чтобы считать союз с Германией оптимальным вариантом для России. Постепенно он понял, насколько важен союз с Францией при одновременном сохранении отношений равновесия сил с Берлином и Лондоном. Когда Ламздорф приступил к выполнению служебных обязанностей, внешняя политика по-прежнему оставалась вотчиной государя, по крайней мере, тот стремился контролировать ее. Между тем Николаю II часто не хватало опыта и здравого смысла, необходимого для принятия решений, а его министру, несмотря на все его достоинства, – характера, чтобы сопротивляться, когда нужно. И он всегда слишком старался угодить государю. А внешнюю политику Николая II характеризовали зачастую неудачные и несвоевременные инициативы.
Таким образом, начало века и министерство Ламздорфа отмечены ростом активности России на Дальнем Востоке, который готовил будущую катастрофу. Восстание ихэтуаней Россия тогда использовала для продвижения в регионе. Под предлогом помощи Китаю Николай II решил направить войска в Маньчжурию. Поскольку в это же время русские авантюристы проникали в район Ялу, он объявил, что их надо защищать, а также обратил взор в сторону Кореи. Эти инициативы вызвали возмущение у Англии с Японией, подписавших в 1902 году договор, гарантирующий последней помощь Великобритании в случае конфликта с Россией. Жаркие дебаты разгорелись в Петербурге по поводу того, какую политику следует вести на Дальнем Востоке. С одной стороны, Витте и Ламздорф стояли за благоразумие и отказ от амбиций в Корее. Но выступавшая против них крайне агрессивная группировка настаивала, что реализация корейского проекта может принести России реальные выгоды во внешней и внутренней политике. Инициатива России способна спровоцировать ограниченную местную войну, в результате которой можно будет утихомирить внутреннюю оппозицию и отвлечь «бунтовщиков» от их требований, – «маленькую победоносную войну», по излюбленному выражению министра внутренних дел Плеве. Николай II, раздраженный нарастанием оппозиционных настроений, склонялся к этой группировке и пренебрегал попытками примириться с Японией. Летом 1903 года Витте, по сути, отправили в почетную отставку, что чрезвычайно ослабило лагерь сторонников мира.
Делькассе, с беспокойством наблюдая за тем, на какой путь ступил русский союзник, предложил в 1904 году свое посредничество. Безрезультатно. Николай II был тогда убежден, что без труда одержит победу над японцами, которых он презирал и недооценивал. Следствием его слепоты стали настоящая война и уничтожение русского флота в Порт-Артуре в январе 1905 года. Неделей ранее русский монарх радовался посланию от кузена Вилли: «Для всякого непредубежденного человека ясно, что Корея должна быть и будет русской». Кульминацией катастрофы русско-японской войны стало уничтожение Балтийского флота, пришедшего на помощь сражавшимся, при Цусиме 15 мая. Разгром России сопровождался тектоническими сдвигами на внутренней арене. «Маленькая победоносная война», призванная, как думали ее сторонники, смягчить внутреннюю обстановку, не только не достигла своей цели, но и способствовала взрыву, в котором соединились политический кризис, революция 1905 года в Петербурге и волнения на национальных окраинах. Вся Россия тогда поднялась против своего государя, которому пришлось с ней считаться и выпустить Октябрьский манифест с обещанием конституционного строя.
Эти события поколебали монархию и напугали все европейские державы. Не будет ли в результате поставлено под угрозу равновесие сил на континенте? Россию со всех сторон призывали к переговорам. Япония, также заплатившая очень высокую цену за войну, зная, что Россия потеряла Корею, возможно даже Маньчжурию, что она больше не угрожает Дальнему Востоку, против переговоров не возражала. Портсмутская конференция, организованная президентом Рузвельтом в августе 1905 года, положила конец войне. Избежать полного унижения России помог Витте, призванный Николаем II для ведения переговоров. Положение у него было сложное, даже проигрышное, однако поручение царя не допускало двойных толкований: он мог в конечном итоге отдать занятые – не русские – земли, но ему не следовало соглашаться на уплату контрибуций. И Витте блестяще справился с задачей. Японцы поставили репарации в качестве условия, не подлежащего обсуждению, Витте удалось их убедить, что, если они от него не откажутся, переговоров не будет, и его точка зрения победила. Но Россия потеряла в результате Порт-Артур, Дальний, свои территории в Маньчжурии и юг Сахалина.
Витте вернулся в Россию триумфатором, царь пожаловал ему графский титул, в то время как японских посланников на родине осыпали проклятиями. Благодаря Витте с азиатской авантюрой удалось покончить, и пришло время переоценки политических ценностей. Но этот авантюризм спровоцировал также конфликт с Англией. Русский флот в 1904 году открыл огонь по английским судам, которые спутал с японскими. Лондон отреагировал, была созвана международная комиссия по расследованию, Россию принудили к выплате компенсации Англии. Еще одно унижение.
Николай II особенно плохо перенес это последнее оскорбление, жалуясь, что Англия воспользовалась, как он выразился, «незначительным происшествием». Вильгельм II подливал масла в огонь, муссируя тему вечной враждебности Англии к России. Как следствие, Николай II мечтал, не ставя при этом в известность своего министра, о тройственном союзе, направленном против Англии, в котором Германия присоединилась бы к франко-русскому союзу.
До тех пор франко-русский союз успешно держал оборону. В 1900 году Всемирная выставка дала России, еще скромно представленной на выставке 1889 года в Париже, возможность продемонстрировать, какой современной промышленной державой она стала. Витте рассматривал российскую экспозицию в Париже как настоящий пропагандистский инструмент, призванный ободрить французского союзника и привлечь желающих приобрести ценные бумаги. Россия стремилась показать себя своеобразным Клондайком, местом, где возможно баснословное обогащение. И все способствовало повышению ее авторитета во Франции. После официального открытия выставки президент Лубе встретился у моста Александра III, первый камень в основание которого Николай II заложил в 1896 году, с послом России, и они вместе открыли судоходство под мостом. Это только добавило блеска русской экспозиции, многочисленные экспонаты которой получили множество призов. Ставка Витте сыграла, и франко-русский альянс заиграл новыми красками на фоне «выставки века», как ее позднее назовут.
В 1902 году визит президента Лубе, имевший большой успех, еще больше способствовал тому, чтобы французские вкладчики бросились скупать российские государственные ценные бумаги. Ажиотажу вокруг сулящих быстрое обогащение бумаг способствовала умная пропаганда, подкрепленная финансовыми аргументами. Одним из самых известных агентов влияния русского правительства являлся тогда персонаж с крайне сомнительной репутацией, Илья Фаддеевич Цион, который предпочитал представляться как Эли де Сион, служивший поначалу агентом по размещению займов у Вышнеградского. Тот в 1888 году размещал первый заем на французском рынке, и Циону поручили заинтересовать при помощи взяток тех, от кого, как он считал, зависело общественное мнение, прежде всего журналистов, чтобы они содействовали продвижению займа. Но Цион устроил скандал, обвинив российского министра в вымогательстве огромных комиссионных у банка Ротшильда, с которым он вел переговоры об одном из первых займов. Вышнеградского сменил Витте, не видевший Циона в роли эмиссара министра. Тот же продолжал сыпать откровениями о коррупции, порожденной российскими займами, обличая массу журналистов и политиков. К счастью для России, его функции впоследствии взял на себя и выполнял гораздо достойнее директор парижского агентства Русско-Азиатского банка Рафалович, которому Витте доверил задачу распределения фондов между влиятельными лицами, способными создать благоприятное мнение о России.
