— Стой! — завизжала, как потерпевшая, — стой, тварь!
Она не реагировала, брела себе дальше, пьяной походкой обходя деревья.
— Стой, сука! — я ее настигла и толкнула в плечо, свалив на землю.
Чудовище зарычало, махнуло когтистой рукой, будто отгоняло назойливую муху, потом поднялось и снова побрело прочь.
Меня душили злые рыдания, в голове нарастал колокольный звон.
— Ну же! Жри меня! Жри! — нарывалась на нее, хватала за иссохшие тонкие руки, — вот она я, прямо перед тобой.
Выжле было плевать. Она не видела во мне еду. Она принимала меня за свою, за такого же бесчувственного монстра.
— Я человек! Слышишь меня? Я человек, — схватила палку и бросилась на нее, но не успела сделать и пары шагов, как в голове расцвел огненный цветок боли.
Дико хрипя, я повалилась на землю и, кажется, даже на минуту оглохла, от того грохота, что стоял в ушах. Тело выгибало болезненными судорогами, ногти до крови впивались в землю. Я билась на траве, не в состоянии прекратить агонию, и сквозь пелену слез наблюдала за тем, как выжла уходит в лес. Я была ей не интересна.
Не знаю сколько прошло времени, прежде чем меня начало отпускать, но тени от деревьев успели сместиться и стать совсем короткими.
Полдень. Середина очередного прекрасного дня, который я точно не переживу.
Пошевелила одной рукой, второй, ногами. Вроде могу контролировать. Только встать не получается — сил нет.
— Не надо!!! — с той стороны, куда ушла «моя» выжла, раздался истошный визг, — пожалуйста!
Она вышла на кого-то живого! Здорового!
Превозмогая слабость во всем теле, я поднялась на четвереньки и поползла. Сначала медленно, норовя снова повалиться на землю, потом чуть быстрее. Бешеный круговорот в голове затих, и мне удалось подняться на ноги.
— Уходи! Пожалуйста! — снова крик, наполненный таким страхом, что у меня мороз по коже пополз.
Прихрамывая и мотаясь, я побежала туда откуда доносился крик.
Не помню как, но я выбралась к болоту, усыпанному маленькими желтыми цветами. Когда под ногой коварно хлюпнуло, я отшатнулась и схватилась за кривой ствол, стоящего позади дерева, прижалась к нему всем телом, пытаясь совладать с пронзительным звоном, нарастающим в голове.
Чуть в стороне росло странное дерево с корнями, похожими на щупальца осьминога, а между ними прятался пацан, лет пятнадцати. Худой, чумазый, перепуганный до смерти.
Он протиснулся в тонкий просвет между причудливо перевитыми корнями, забился в самый угол укрытия и сквозь рыдания повторял:
— Мам, не надо! Пожалуйста, мам. Это же я!
Уже знакомая выжла пыталась до него добраться — тянула лапы в прорехи между корнями, рыла землю, рычала, то и дело срываясь на звериный визг.
Душераздирающая картина. Женщина, превратившаяся в обезумевшее чудовище, не узнавала своего ребенка и неистовствовала от желания его съесть. Я даже представить не могла, что чувствовал мальчишка. Каково это заглядывать в глаза самого близкого человека и видеть там только голод, желание убивать.
Он уже даже не кричал. Только всхлипывал, обессиленно привалившись спиной к корням, и обреченно смотрел на нее.
У меня сердце кровью обливалось, глядя на эту картину. Как же все это жутко.
Оттолкнулась от ствола и побрела к ним, спотыкаясь на каждой кочке. Голова кружилась, перед глазами прыгали красные кузнечики, сердце билось где-то в районе затылка. Главное не упасть, потому что встать не смогу.
Заметив меня, пацан вообще сник. Опустился на колени и переводил беспомощный взгляд то на меня, то на «мать». Сдался.
При моем приближении выжла обернулась, зарычала, предупреждая, что это ее добыча и она не намерена ей делиться, и с удвоенной силой принялась разрывать землю под корнями.
Не особо задумываясь, что делаю, я вцепилась в спутанные лохмы, дернула ее на себя и повалила на землю. Обезумевшая тварь неуклюже отмахнулась от меня, как от досадливой помехи и ломанулась обратно. Ее интересовало только свежее мясо.
— Пошел отсюда! — прохрипела я, волоком оттаскивая упирающуюся выжду.
Парень ревел навзрыд, с ужасом глядя на то, во что превратилась его мать, а она кровожадно рычала, шипела, тянула к нему скрюченные пальцы, не обращая на меня внимания.
— Живо! — гаркнула я, — а то мы сейчас на пару тебя жрать будем!
Он судорожно всхлипнул, протиснулся наружу между корнями и бросился наутек. Отбежав на пару десятков метров, остановился, бросил на нас полубезумный взгляд и помчался дальше.
Выжла рвалась за ним. По ее подбородку тянулась вязкая слюна, мутно светились глаза в темных провалах глазниц. Она хотела жрать, и у меня совсем не оставалось сил, чтобы с ней бороться. Пальцы сами разжимались, а звон в голове становился просто невыносимым. Новый приступ был на подходе, поэтому я сделала единственное, на что еще была способна
— подтащила ее к болоту и со всей мочи толкнула в костлявую спину.
Она пролетела несколько метров, нелепо взмахнув руками, соскользнула с твердой кочки и начала проваливаться в темную жижу. Коварная топь тут же вцепилась в свою добычу, с каждым мигом все больше засасывая ее в свои смертельные объятия.
Я упала на колени, обхватила пальцами разрывающиеся от боли виски и застонала. Как же хреново! Еще немного и вывернет наизнанку. Весь мир крутился перед глазами, перетекал расплавленными цветными каплями, собираясь в причудливые формы. От солнечного света нестерпимо резало глаза, даже моргать было больно. Я мечтала о тьме. О тишине. О том, что бы колокола в голове замолчали.
И снова на меня обрушился приступ — дыхание прервалось, тело сводило судорогами. Это длилось пять минут, десять, а может целую вечность.
Потом приступ прошел, оставив после себя чудовищную слабость. Я свернулась калачиком на траве и наблюдала за тем, как выжла пытается выбраться из смертельной западни. Она загребала ее скрюченными пальцами, переворачивалась то на спину, то на живот, бездумным взором водила по сторонам, еще не понимая, что это конец. Ее уже по грудь затянуло в жижу, из перекошенного рта вырывались недоуменные то ли стоны, то ли ворчание:
— Ахм, а-ахм.
Я смотрела на нее и ловила себя на неудобной жалости.
.. .Это же мать того пацана. Чья-то жена, дочь.
До того, как все это началось, она, наверняка, была красавицей. Звонкой хохотушкой. В хлопковом цветастом платье бегала по полю и плела венки из ромашек. У нее была тонкая талия и густые прекрасные косы. Она любила мужа и сына, радовалась жизни, мечтала о чем-то. а сейчас бестолково дергает руками, с каждым движением погружаясь все глубже в болото.
Она ведь, как и я, виновата лишь в том, что заболела.
Наверное, я слабачка. И дура. Потому что не смогла спокойно наблюдать за тем, как тонет монстр.
