— Может и сработает.
— Ты уже год вокруг него вьешься, и до сих пор ничего не сработало. То, что он тебя в библиотеке пару раз зажал — ничего не значит. Скучно ему было.
— Значит, надо больше времени.
— Дурочка, не работает это так. Связь или есть или нет. Никакое время не поможет.
Они продолжали рассуждать о том, как бы привлечь внимание генерала, а я тоскливо думала о том, как бы этого самого внимания избежать.
Мне надо-то всего ничего. Какую-то несчастную Рубиновую Слезу.
Когда они отобедали и выпили по три чашки кофе, я начала убирать со стола грязную посуду.
В голове бродили тяжелые мысли о том, что надо бы активизироваться. Сколько я уже здесь? Две недели? Три? Или уже месяц? Деревья за окном голые стоят и по утру на них искристая бахрома из инея, а я все топчусь на одном месте. Прав был Оллин, когда сказал, что обогреюсь, отъемся и перестану шевелиться. Меня уже даже напрягает работа поломойкой. Как подумаешь, что за окном холодно, так сразу крепче за тряпку и хватаешься и вперед.
Я расстроилась. Из-за того, что начала забывать о своей цели и просто поплыла по течению. Надо приходить в себя и выбираться из этой клоаки.
Тем более Пепельный этот мне все покоя не давал. Не даром же старик предостерёг насчет нег. Пока есть время — надо действовать.
Я словно пробудилась ото сна и заново активировала тот механизм, который всегда гнал меня вперед. Выжить любой ценой, выкарабкаться, делать что должна.
С полным подносом пустой посуды я вышла из летнего зала и побрела на кухню, попутно составляя план ближайших действий.
Первое и самое главное — скорее вернуться в должность простой поломойки, на которую никто не обратит внимания, даже если она окажется в самом неподходящем месте.
Второе — попасть наконец в эту проклятую огненную башню. Может, там и артефактов давно нет, а я этого до сих пор не выяснила.
До третьего я додуматься не успела, потому что откуда-то из бокового коридора выскочило нечто чумазое, всклокоченное и со всей дури бахнуло снизу по подносу, так что тарелки и чашки полетели на пол, разбиваясь на сотни осколков.
Да что б тебя.
Вне себя от ярости я развернулась к этому нахалу:
— Ты что себе позволяешь?
Вместо ответа мне показали неприличный жест. Не такой как в нашем мире, но тоже весьма однозначный.
От такой грубости я откровенно обалдела, хотела уже сказать хулигану, что я о нем думаю, но внезапно поняла, что это не хулиган, а хулиганка.
Девчонка лет десяти, в каком-то несуразном наряде и с боевой раскраской на физиономии. Оборванка. Видать, пробралась в замок, пока охранники мечтали о прекрасном, и теперь творит не пойми что.
— Из-за тебя разбилась посуда, — я указала на груду осколков. Вряд ли на кухне меня погладят по головке за то, что не донесла.
— Она разбилась из-за того, что ты неуклюжая, тощая корова.
Ах ты маленькая хамка.
— Ну ка извинись! — я грозно посмотрела на нее сверху вниз.
Педагог из меня так себе, потому что девочка совершенно не прониклась и вместо извинений взяла и передразнил меня, уперев руки в бока и скорчив противную физиономию.
Меня это разозлило. До такой степени, что захотелось схватить ремень и отходить им по маленькой жопе.
— Кто ты и что тут делаешь?
— Не твое дело, — снова огрызнулась она.
— Где твои родители?
— Сдохли.
Я опешила, потому что слышать от маленькой девочки такие слова — это странно.
— Давай, сделаем так. Ты принесешь веник и соберешь все осколки, а я, так и быть, не скажу охранникам, что у нас по коридорам бегает бродяжка.
— Давай ты сама все это соберешь, а я пойду по своим делам, — мерзавка выдвинула встречное предложение.
— Нет. Так не пойдет. Ты специально ударила по подносу, специально все уронила, поэтому тебе и убирать...
— Еще чего! — она показала мне язык, — ты кляча неуклюжая, ты и убирай.
Это уже ни в какие ворота не лезет. Я через многое прошла и выдержала, но терпеть оскорбления от малолетки не стану.
— Сейчас получишь.
— Ха-ха-ха, — издевательски протянула она, — убирай, давай. Корова тощая.
Ну все.
Пока мелкая гадина кривлялась, я в два шага преодолела расстояние между нами и схватила ее за ухо.
— Ай! Что ты творишь?! — завизжала она, — отпусти.
— Э, нет. Дорогуша. Пока ты не извинишься, и не пообещаешь, что все уберешь, я не отпущу твое ухо. И будет оно красное, опухшее. И болеть будет. Зато тебе подойдёт кличка: Хамка Большое Ухо, — перехватила поудобнее, еще и подняла, вынуждая ее встать на цыпочки.
— Ай-ай-ай. Больно. Отпусти меня гадина!
Обалдеть. Это откуда такие маленькие хамки берутся? Родители вообще на воспитание забили? Или действительно сирота? Жаль тогда ее, но правила поведения для всех одинаковы.
— Не слышу извинений.
— Ой-ой-ой, — она вопила и выкручивалась, но принципиально не извинялась. Маленько упертое чудовище.
— Не хочешь по-хорошему? Ладно, сейчас будет по-плохому.
Я схватила ее под руку, чтобы уж совсем ухо не открутить, и потащила по коридору, не взирая на вопли.
Сейчас найду Офелию, сдам ей бродяжку, и пусть она сама с ней разбирается.
Малявка продолжала выкручиваться из рук, как маленькая верткая глиста, но я тоже не промах. Вцепилась в нее покрепче, чтобы не упустить и поволокла дальше.
— Я .. .я тебя отравлю! — она еще и угрожала, совсем девчонка без тормозов, — или задушу ночью подушкой.
Извернулась и тяпнула меня за руку.
Вот чертенок.
— Очень страшно. Прямо очень-очень, — усмехнулась я, прижав укушенную руку к боку. На коже красовался полукруглый отпечаток зубов, ладно хоть не до крови.
Я успела очень сильно запыхаться, пока тащила ее к Офелии. Для маленькой девочки она была очень упрямая и сильная.
— Не вырвешься, можешь не стараться.
К счастью, мне повезло. Офелия сама вышла на нас. Я даже чуть не завопила от радости, когда увидела ее мощную фигуру и орлиный нос. Уж кому по силам справиться с этой маленькой гадиной, так это нашей начальнице-надзирательнице.
— Что за крики? — поинтересовалась она еще на подходе.
— Вот. Поймала какую-то бродягу. Она носилась по коридорам, перебила мне кучу посуды, нахамила, обозвала. А еще брыкается, кусается и обзывается, — на одном дыхании выпалила я и выдвинула девчонку вперед, — вот полюбуйтесь.
Реакция Офелии была странной. Она побледнела, у нее затряслись все ее многочисленные подбородки и в глазах появилось заискивающее выражение.
