«Что же со мной такое?» – воспоминания о последних днях казались столь эфемерными, будто это всего лишь дурные сны. Только ужасное самочувствие, головокружение, слабость и тошнота наталкивали на мысль, что это всё же реально.
Кровь под ногтями запеклась. Пальцы жутко ныли. Лев пытался вспомнить, что стало причиной столь неприятных ощущений. Он боролся, его душили. Бессердечный невольно коснулся шеи, почувствовав, что на ней множество гематом. Один ноготь на правой руке отсутствовал, левые мизинец и безымянный палцы были вывихнуты, а может и сломаны. Прикасаться было просто невозможно, как и пошевелить ими. Кровь под ногтями была его, смешанная с кровью недруга… Только вот лицо вспомнить не удавалось. Лев вышел из схватки победителем?
Всё ещё не ясно приснилось это или произошло наяву. Мужчина полз по холодной осенней листве, он цеплялся за корни и грязь, пока не потерял сознание, потом пришёл в себя… Так повторялось неоднократно. Может так он повредил пальцы рук?
Адская боль всё же шла изнутри.
Падение! Точно!
Лев должен был вернуться из южной экспедиции на дирижабле. Он познакомился в Атертоне, городе далеко на юге Малого Туманного острова, с господином Магдэ, который любезно предоставил ему свой транспорт.
Что же случилось с чудом паровой мысли? Почему дирижабль потерпел крушение? Эта драка с незнакомцем, всё в тумане, проклятый Эбонхэбэн. Иногда кажется, что Богиня забыла про него вконец.
От попыток вспомнить минувшие события голова гудела и кружилась ещё больше. Не хватало только рухнуть куда-нибудь в канаву, заполненную осенней жёлтой мглой.
В тусклом свете газовых уличных фонарей Лев постарался разглядеть свой нынешний облик в витрине магазина паропедов.
Пальто перепачкано землёй, кровью и жмыхом увядающей травы. Запах перегноя и сырости стал куда более явным от увиденного. Бессердечный потерял шляпу, золотистые кудри взмокли и перепачкались той же землёй и песком. Мужчина потерял и галстук, рубашка, да, когда-то она была белой, а костюм тройка бежевым, пальто серым, теперь всё коричневое, как кусок… торфа, болотного торфа. И пахнет всё похоже.
Первой навстречу попалась молодая пара, загулявшаяся допоздна. Красивые, наутюженные и надушенные, они лишь брезгливо посторонились ото Льва, невнятно прокомментировав столь неприятного им прохожего.
«Подумаешь, Эбонхэбэн – просто рассадник бродяг», – хотя Бессердечный прекрасно понимал, что большинство из них совсем юные сиротки и беспризорники, которые если и доживают до зрелого возраста, то к тому времени у них не достает глаза, двух, руки или ноги, а может комплект и пошире встретиться.
Кроме встреченной парочки среди прохожих попадались и молодые девы в роскошных пышных платьях, и господа в дорогих костюмах, цилиндрах, непременно с моноклями или цветными бинокулярами. Вели себя эти незнакомцы по-разному, только одно объединяло: безразличие.
Лев считал себя молодым, ему не было и тридцати лет. Он шёл раненый, да испачканный и похожий на оборванца, но раненый и молодой. Горожанам было плевать. Если бы он встретил кого-то из бездомных, те возможно бы и посочувствовали, но уже комендантский час. Они засели в подвалах и подворотнях, не хотят встретить полицейских.
Впрочем, представителей власти на окраине не было видно.
«Неужели всем наплевать, кто заходит в их город через южные ворота? – голова вновь нестерпимо заболела. – Подумай лучше, куда ты бредёшь, болван!»
Поискав по карманам, Лев обнаружил скомканную записку с адресом. На ней значилась мастерская на улице Канала Эбби. Как вспомнил мужчина, это в гостях у господина Магдэ вспомнилось направление. Мастерская принадлежала Сато Хато-Ресу, дальнему родственнику клана Бессердечных.
Предки Льва были весьма зажиточными людьми, однако, от поколения к поколению утрачивали своё состояние и социальный статус. Прабабка прослыла известной городской сумасшедшей, её сын, дедушка златовласого пилигрима, был азартным картежником, и родителям Льва пришлось спустить почти всё наследство на погашение игровых долгов почившего. Сына они отдали на воспитание тётке и её мужу. Та же ещё в девичестве уже сменила фамилию с западной на восточную Хато-Ресу, что являлось простым переводом семейного имени Бессердечных. Сато был ещё одним братом отца, которого также многие находили чудаковатым затворником, помешанным на автоматонах и прочих технологиях.
Скромный дом, унаследованный от родителей, Лев продал, чтобы отправиться в свою паломническую поездку. Далеко на юг, за поиском ответов на странные сны, казавшиеся ему пророческими.
Эту часть своей жизни пилигрим прекрасно помнил, но вот что произошло во время путешествия на дальний юг, затерялось в памяти, как блудятся в эбонхэбэнском тумане слепые котята и малые дети.
Крушение дирижабля и нападение таинственного незнакомца были, как во мгле, пару, испускаемом высокими заводскими трубами, паропедами и прочими новинками прогресса.
«Вспомнить бы всё, или хотя бы не загнуться на холодных улицах», – Лев медленно продолжал шагать в направлении Канала Эбби. Мастерская Сато Хато-Ресу выглядела единственным пристанищем, где юный пилигрим сможет зализать раны, а также вспомнить цепочку событий так сильно потрепавших его.
Ветер холодил всё тело, даже закрытые одеждой участки. Ноги уже с трудом слушались, но молодой Лев чувствовал по влажному ветру, что место, столь излюбленное для зимних ярмарок и гуляний уже близко.
На подходе к мостовой, традиционно украшенной миниатюрными дирижаблями, гирляндами и бумажными паровозиками, Бессердечного чуть не сбил с ног паромобиль, внезапно вывернувший с набережной Канала Эбби.
Лев не удержался на ногах. Он приготовился встретиться затылком с камнями, вымостившими тротуар переулка, но его падение оказалось куда более долгим, чем ожидалось.
Тьма ночного неба разукрасилась фейерверком, сменившимся рассветом.
– Ты опять потерялся, упал, бедолага,
Прекращай это мне, ты и так весь в ушибах!
Соберись уже, парень, ведь ты не салага,
Тебя вновь унесло в подпространства изгибы.
– Что за чушь снова слышу? Стихи надоели.
Нельзя прямо сказать всё, без этих загадок?
– Ты же знаешь, что мне это душеньку греет,
Соберись, а не то вдруг начнется припадок.
Этот диалог прозвучал эхом. Лев не знал, говорит с ним какая-то женщина, или дурное воображение. Он приподнялся на локти, чтобы осмотреться. Город исчез, вокруг была трава и широкий простор.
Солнце светило ярко, так что тяжело было не сощуриться, но потом тень накрыла Бессердечного.
«Туча? Не похоже», – он поднял голову, и вновь упал на спину, расслабив руки.
Высоко в небе парило нечто. Машина, автоматон, может странный аэроплан? Это был дракон, не из плоти и крови, скорее из бронзы и стали, с перепончатыми кожаными крыльями с металлическим каркасом. Громадина выпускала пар из ноздрей, а глаза её, как прожекторы, светили ярче солнца.
