На берегу раздался взрыв. Вспыхнуло яркое пламя.
Внезапно все стихло. В укутанных туманом камышах повисла зловещая тишина.
— Михаил Глебович! — раздался мужской голос с причала. — Вы живы, Михаил Глебович?
— Мы здесь! — крепко впившись в руку Даши, прорычал Воронов, и поволок ее за собой через камыши вперед, к берегу.
Грязный берег у причала был похож на поле боя. Неприметная иномарка полыхала огнем, двое мужчин в неестественных позах скорчились в лужах. В темноте было почти не видно крови, но Даша знала, что она есть. Наемников застрелили. Тех, кто остался в машине, тоже уничтожили.
Со стороны горящей машины потянуло чем-то жутким.
— Это… люди горят? — вырвалось у Даши. Перед глазами все поплыло. К горлу подкатила тошнота. Колени подогнулись, но крепкая рука удержала ее от падения в жидкую грязь.
— В дом, быстро! — приказал высокий мужчина в бронежилете.
Воронов, не раздумывая, подхватил ее на руки.
Еще трое бойцов, одетых как спецназ, сжимали в крепких руках автоматы. Они прикрыли насквозь промокших Михаила и Дашу с двух сторон, и были готовы начать стрелять в ответ на любой шорох.
До мрачного особняка добежали быстро. Открылись автоматические ворота и тут же поглотили прибывших.
Михаил позвал экономку, работающую в доме много лет. Дашу все держал на руках, не отпускал, хоть и у самого от холода онемело все тело.
— Девушке срочно нужна ванная и сухие вещи.
— Как же вас угораздило, Михаил Глебович? — всплеснула руками пожилая женщина. — Ну, давайте скорее в ванную, а то так и воспаление легких подхватить недолго…
Глава 22. Даша
У Даши не было сил даже на то, чтобы говорить.
Молча позволила Воронову и экономке стянуть с себя на пороге ванной мокрое пальто и обувь.
— Документы… — спохватилась хрипло. — Они во внутреннем кармане пальто. Паспорт испорчен, наверное, а кредитные карты должны быть целы…
— Попробуем просушить. Может, и паспорт удастся спасти.
Воронов, отвернувшись, принялся шарить по карманам насквозь вымокшего пальто.
— Скидывай все, — всунула ей пушистое полотенце и теплый плед экономка. — Сейчас принесу халат и тапочки, а ты пока под горячие струи забирайся. Машинка постирает, через час вещи будут сухими. А я пока побегу, глинтвейн сварю. Сколько в этой семье было конфликтов, а в реке в ноябре еще никто не купался…
Даша спорить не стала. Не обращая внимания на близость Воронова, срывала с себя мокрые вещи, желая одного — согреться после дикого купания в ледяной реке.
Он выложил ее документы и кредитки на стиральную машину и быстро настроил воду.
— Давай, забирайся, — позвал Дашу.
Она, прикрываясь полотенцем, быстро нырнула под горячие струи и замерла.
Услышала, как хлопнула дверь — Михаил ушел, не желая ее смущать.
Вода лилась на голову, на лицо, на плечи, стекала по спине, согревала, а Даша отчаянно терла себя мыльной мочалкой и почему-то впервые после похорон Михаэля Прежана плакала навзрыд. Давилась всхлипываниями — дикими, громкими, и никак не могла заставить себя заткнуться. Перед глазами стояла пылающая машина, жуткий сладковатый запах и мертвые наемники, неестественно скорчившиеся на берегу реки.
— Даша! — раздался голос Воронова за дверью.
Она вздрогнула. Выключила воду, быстро вытерлась полотенцем и надела халат.
Не помогло — ее все равно трясло. Теперь уже больше от пережитого напряжения, чем от холода.
Открыла дверь и уперлась в мощную грудь Михаила. Он уже успел переодеться в сухую одежду и теперь нависал над дверью ванной своей мощной фигурой. Во взгляде карих глаз сквозила тревога.
— Почему ты плачешь?
— Я так долго шла к тебе, — всхлипнула она. — Если бы я знала, что этот путь будет усеян трупами, я бы сто раз подумала…
Почувствовала, как его сильные руки притягивают за талию, как гладят спину и плечи, как от этого растекается по телу горячий огонь. Вдохнула его запах — такой родной, такой желанный, и повисла у него на шее, продолжая плакать.
— Это война, Даша. Криминальные войны безжалостны к людям.
— Те мужчины — они подорвались в машине… сгорели заживо…
— Наемники, собиравшиеся расстрелять нас с тобой, знали, на что идут. Они не последние, Даша. На нас объявлена охота, и мы будем защищаться. У города останется только один хозяин.
— Я не хочу, чтобы кто-то умирал из-за меня… Мне не нужны деньги, из-за которых сходит с ума мачеха. Мне… мне хватает и тех гонораров, которые я получаю за съемки… Я только хочу вернуть нашего ребенка…
— Где ребенок?
— В Париже. В приюте святителя Мартина…
— Черт… Мне следовало догадаться. Это мальчик? Или девочка?
— Мальчик… Даниэль…
И снова принялась давиться всхлипываниями, не имея сил остановить истерику.
— У нас есть сын, и он растет в приюте в чужой стране?
— Да… — отчаянно закивала Дарья. — Это был единственный способ сохранить ему жизнь.
— Но как твои родственники до сих пор об этом не догадались?
— Я рожала по поддельным документам в больнице для бедных.
— Его записали на другое имя?
— Конечно. Как бы не хотелось мне прижимать его к сердцу каждый вечер, а безопасность намного важнее материнского инстинкта.
Он привлек ее к себе. Сжал в объятиях порывисто, резко.
Черт, они оба просчитались. Он со своими глупыми обидами, она со своей ненужной гордостью. А где-то там, в другой стране остался маленький мальчик, который в любой момент может стать желанной наживкой для врагов.
— Михаил Глебович! — раздался голос экономки снизу. — Ужин готов, спускайтесь. Камин в столовой затопили, там будет тепло.
— Мы придумаем, как забрать ребенка домой. А сейчас пойдем вниз. Тебе надо согреться и поесть. Выпьешь глинтвейна, станет легче, — сверля ее взглядом, проговорил Михаил.
Не принимая отказа, подхватил ее на руки, крепко прижал к груди и понес вниз по старинным ступеням.
Какая насмешка судьбы! Он думал — если она вернется в его жизнь, все будет хорошо. Но и здесь просчитался. Отныне все усложнилось. Ни он, ни она не имеют права на смерть. Они обязаны выжить ради ребенка.
Отпустив гостью у стола, Михаил принялся разливать горячий глинтвейн в стеклянные кружки.
— У нас в семье никогда не бросали детей, — покачал головой он. — Всех, даже приемных воспитывали, как своих. Семья всегда была на первом месте.
Горько вздохнул. Протянул Даше ароматный напиток и сел рядом за большой дубовый стол.
