Я качаю головой, глядя рассеянно в пространство. Мир, ты правда несправедлив. Неужели конкретно этому человеку нельзя было отсыпать немного хорошего? Я думала, что у него было, хотя бы, хорошее детство, но, получается, что жизнь Камиля полностью состояла из самых плохих вещей, которые только могли случиться с человеком.
— Алё, цыпа. Очнись, — Камиль произносит это мне в лицо, наклонившись и поставив руки по бокам от меня. Я хмуро поднимаю на него взгляд, заглянув в самые темные глубины его глаз. И подаюсь вперед, порывисто обняв его за шею и пряча лицо у него на плече.
Я дышу им, зарываясь носом в водолазку и не обращая внимания на ледяной пронизывающий ветер, который треплет мне волосы на макушке. Думаю о том, что Камилю, наверное, очень одиноко жить в этом мире.
Но он и не умеет по-другому. Видимо, не представляет, как иначе. У меня вот фактически не было матери, и я даже представить не могу, что такое материнская любовь. Но все равно есть отголоски воспоминаний из детства, я помню, что такое, хотя бы, родительская любовь — папа был когда-то нормальным.
А у Камиля даже такого не было.
Как человек, он полностью разрушен где-то в глубине души.
— Заканчивай давай, — слышу я его голос над ухом, — тебя продует тут на хрен.
Я мотаю головой в ответ. Чуть отпускаю его, чтобы суметь потереться щекой об его подбородок, и дотронуться с поцелуем до его губ. Нет, нет, пожалуйста, мир, разве ты можешь забрать его у меня? Пожалуйста. Не может быть, чтобы не было никакого выхода.
Эпизод 56
Ситуация с Камилем оказывается для меня бОльшим потрясением, чем мне поначалу казалось, потому что у меня совершенно вылетает из головы часть вечера… начиная с того момента, когда я обнимала Камиля, изо всех сил думая, что мир не может у меня его забрать.
То ли я настолько погрузилась в свои переживания, то ли у меня началась истерика, потому что остальное я помню только обрывками — как слезы проливаются из меня в очередной раз, синхронно с мерзким и мелким дождем, который начинает накрапывать с неба, и как Камиль берет меня на руки и запихивает в салон машины, включив климат-контроль, а я сижу, тупо глядя в окно и тру друг об друга озябшие ладошки.
Тошнота подкатывает снова и снова к горлу. Кажется, я жалуюсь на это Камилю.
— Ты вообще ела сегодня? — интересуется он, а я мотаю в ответ головой.
Фрикадельки в столовой отбили мне аппетит. Сейчас, когда я думаю о еде, в носу словно появляется фантомный мерзкий запах и меня тошнит еще больше.
— Ты поехала крышей, цыпа? Надо было сразу сказать об этом.
Камиль тормозит на ближайшем перекрестке, и, нарушая все правила, разворачивается через двойную сплошную, рванув в другую сторону. Я растерянно смотрю на него. Его лицо не выдает ровно никаких эмоций.
— Куда мы?
— Сдашь все анализы прямо сегодня. Потом поедем в аптеку. Тебе дадут что-нибудь от тошноты, потому что это ни хрена не дело. В следующий раз говори все, что тебя беспокоит.
До меня доходит, куда мы направлялись, только когда мы подъезжаем к высокому зданию, фасад которого полностью застеклен. Камиль заставляет меня выйти из машины, берет за руку, пока ведет по залитой холодным светом почти пустой парковке. Охрана кивает ему, когда пропускает через турникеты, и стоит нам ступить на белую плитку внутри здания, как я чую, насколько сильно тут пахнет лекарствами.
— Позови Зайцева, — говорит Камиль девочке на респешене, которая, похоже, удивлена его появлением с такой поздний час, — пусть к себе зайдет.
Я удивленно рассматриваю идеально чистые полы и просто стерильный лифт, на котором мы поднимаемся куда-то выше. Если это какая-то клиника — то она не сравнится с обычной городской больницей, хотя, как постоянный их посетитель, я отмечала, что в последние годы их стали лучше финансировать — появился сносный ремонт и даже нормальные туалеты.
— А, что…. — растерянно выдаю, когда Камиль открывает дверь какого-то кабинета и заводит решительно меня внутрь. Там никого, кроме нас. Зато я сразу замечаю большую шайтан-машину, похожую на ту, с помощью которой меня сегодня осматривала врач.
Камиль кивком головы указывает на кушетку возле нее.
— Залезай.
— Чего? — теряюсь я окончательно, — а зачем?
Но все равно неуверенно подхожу к кушетке, и, еще раз бросив взгляд на Камиля, залезаю на нее, пошуршав пеленкой.
Камиль садится рядом, берет какой-то тюбик, и без слов задирает мне блузку, обнажая живот. Я чувствую, как на кожу падает холодный гель и меня внезапно разбирает смех, когда я начинаю понимать, что он собирается делать.
— Камиль, ты серьезно? Прикалываешься?
— Нет, лежи, — со смешком отвечает он мне, потыкав пальцами в какие-то кнопки, и потом взяв в руку мышку, тоже быстро и уверенно щелкает, глядя в монитор, — штаны еще приспусти, цыпа.
— Нас убьет врач. Ты что? Сейчас он зайдет и разорётся.
— Пока он допрется до нас, мы уже закончим.
— Камиль, блин… — выдыхаю я, думая, что это какой-то сюрреализм. Вся вот эта картина кажется мне смешной и одновременно дикой — как бывший преступник и убийца смотрит расслабленно в монитор, словно он всю жизнь этим занимался, и, взяв в татуированную руку датчик, проводит мне по животу. Честное слово, нелегко это признавать, но, когда в лесу он разобрался с Мирославом — смотрелось это более… органично что ли.
Хотя, если говорить совсем уж начистоту, я чувствую себя с ним спокойнее, чем с врачом в платной клинике. Там я долго не могла расслабиться, нервничая, и девушка не сильно довольно отмечала, что у меня из-за этого поднимается какой-то тонус, поэтому она не может ничего рассмотреть.
Дело все в том, что я доверяю Камилю?
Наверное, дело в том, что мне безумно хочется ему доверять и получать от него заботу. Даже в мелочах. Даже пусть это будет в забавной и неожиданной форме, как сейчас. Из-за этих моментов я начинаю думать, что ему на меня не плевать, даже несмотря на то, что он периодически успешно делает вид, что на самом деле ему до одного места наши отношения.
Разве бы он делал такое для кого-то другого?
Я смотрю на Камиля, пытаясь догадаться, о чем он думает в этот момент, и что чувствует. Он неотрывно глядит в монитор, периодически передвигая на мне датчик, и я могу понять, какие эмоции он испытывает в этот момент, когда перед ним, как на ладони, доказательство того, что у него будет ребенок.
Дверь неожиданно открывается со скрипом и я вздрагиваю, поворачивая голову. На пороге стоит дядька в белой одежде — на вид ему килограмм сто и около сорока лет. На круглом добродушном лице сидят небольшие очки, через которые он смотрит на нас, нахмурившись.
— Ну, привет, — кивает он мне, а я, побледнев, киваю неуверенно в ответ. В этот момент дядька переводит взгляд на Камиля, — слыш, мужик, от аппарата УЗИ отойди. Сломаешь — лицо разобью.
