Так утешил он всех до одной, и дом опустел. Криарас с улыбкой повернулся к Сифакасу.
– Нужно только очень захотеть, и все сбудется, – сказал он старику. – Я говорю добрые слова и этим исполняю свой долг. А Господь Бог сделает так, чтобы слова мои сбылись. В этом его долг!
– Стало быть, ложью людей утешаешь? – сурово спросил Сифакас.
– Я певец, – ответил Криарас. – А что такое певец? Это человек, приносящий добрые вести.
– А теперь, когда здесь одни мужчины – мы с тобой да мой внук – говори всю правду! Ты ходишь по городам и деревням, что там слыхать? Далеко ли до свободы?
Криарас опустил голову и не знал, что ответить.
– Да, Сифакас, мы одни, – сказал он, наконец, – потому скажу тебе то, чего никому не говорил. Тебе ведь сто лет, правды ты не боишься…
– Нет, не боюсь, – ответил старик.
– Тогда слушай! Когда родился Христос, пришли ему поклониться разные люди – белые, черные, желтые. Когда же он умер, опять все племена пришли – на сей раз прощаться. Пришла и критянка, в черном платке, с заплаканными глазами. Она стояла последняя: куда ей до Англии, России, Америки! Ждала, покуда все уйдут, чтоб приблизиться и тоже склонить голову у окровавленных ног. Вечерело. Весь день напролет солнце беспощадно жгло камни. К вечеру набежали тучи, небо потемнело, стали падать большие теплые капли, но не дождь это был, а слезы.
Открыл Господь глаза, разглядел сквозь пелену дождя женщину в черном и простонал: «Мама!» Женщина подняла голову, молния полоснула небо и осветила ей лицо. «Милый Иисус! – крикнула она, припадая к нему. – Я не Богородица, я простая критянка». С трепетом обняла женщина крест, поцеловала пробитые гвоздями ноги и ощутила во рту соленый привкус крови. «Господи, – прошептала она, – на кого же ты меня покидаешь?» «Не плачь, – раздался голос, – подними правую руку и погляди на меня!» Женщина повиновалась и во вспышке молнии увидела на своем безымянном пальце сверкающий перстень. «Что это, Господи? – воскликнула она. – Обручальное кольцо или кольцо от цепи?» Христос улыбнулся и тихо застонал. Слов его критянка не расслышала. – Криарас помолчал минуту, затем добавил, – вот так до сей поры ночью и днем, во мраке, и под жгучим солнцем, и под ливнями стоит мать-критянка, одинокая, одетая в черное. До сих пор молит она Господа. Понял, Сифакас?
Гость вздохнул, заглянул в кувшин: там остался еще глоток смочить горло.
Сифакас позвал невестку, киру Катерину.
– Наполни ему мешок, дочь. Он сегодня заработал свой хлеб. – Затем повернулся к старому Криарасу. – Зубы-то у тебя еще целы?
– Одного только не хватает – зуба мудрости, – засмеялся певец. – Сам вытащил как-то клещами.
– Насыпь ему орехов и миндаля.
Потом хозяин проводил певца до самых ворот. Протянул руку.
– Ну, с Богом! Когда другим будешь рассказывать свою сказку, пускай Христос ответит: «Обручальное кольцо». Ну что тебе стоит? Ты же сам сказал: «Нужно только очень захотеть, и все сбудется!»
– Будь спокоен, капитан Сифакас, – ответил певец. – Я эту сказку не всем одинаково рассказываю, а каждому – соразмерно силе его духа. Ну, прощай!
Сифакас смотрел, как певец, проваливаясь в снег, спускается с горы. Трасаки держал деда за руку и тоже неотрывно смотрел вслед странному гостю. Когда Криарас скрылся из виду, старик обратился к внуку:
– Понял, в чем соль?
– Не люблю я сказки, – ответил Трасаки. – Я уже большой.
– Подрастешь – полюбишь, – тихо сказал старик.
Паша, сидя на своем любимом диване, то закуривал, то вновь тушил кальян. Плохие вести из Стамбула, и с Селены ничего утешительного. Правда, в других местах критские капитаны немного поостыли, видя, что греки в фустанеллах, а также европейцы и московиты оставили их на произвол судьбы. Стали совещаться: не пора ли сложить оружие.
– Мы подавили Крит! – хвастался султан. – На острове не слышно теперь ни единого выстрела. Привилегии, которыми мы по доброте своей наделили критян, теперь будут отняты, ибо они оказались клятвопреступниками и осмелились выступить против нас.
Но ошибался султан: на вершине Селены ружья еще гремели. Капитан Михалис не желал сдаваться. Узнав об этом, султан послал паше мешок с припиской: «В этом мешке пришли мне голову капитана Михалиса или свою собственную!»
Получив мешок, паша даже взвизгнул.
– Ну все, кончилось мое терпение. Клянусь Аллахом, я пущу на фарш этого гяура и велю повару сделать голубцы… Этими голубцами всех христиан накормлю, и первым делом ихнего митрополита!
Прицепив к поясу саблю, он подошел к окну, посмотрел вдаль, на проклятые Ласифьотские горы. Там вокруг гяура все плотнее сжимается кольцо регулярных войск и добровольческих отрядов. Нет у повстанцев ни хлеба, ни воды, ни боеприпасов. Паша даже посылал к Вепрю гонца: «Беги, капитан Михалис! Беги вместе со своими вояками, оружием и флагами. Клянусь именем пророка Магомета, я вас пальцем не трону!» Но капитан Михалис ответил через гонца: «Пока дышу, никуда отсюда не тронусь! Пускай весь Крит покорится, а я не покорюсь. И плюю на бороду твоего Пророка!»
– Да будут прокляты критяне и моя разнесчастная судьба! – Паша отцепил саблю. – Куда мне взбираться в горы в такую свирепую зиму!.. Разве что послать еще низами.
Он подошел к медной жаровне, на которой теплились угли. Хлопнул в ладоши. Вошел арап Сулейман.
– Каштанов и рюмку ракии!.. Слышал, что передал мне султан?
Арап не ответил, принес рюмку, высыпал каштаны на горячие уголья. Паша вновь прилег на диван.
– Расскажи-ка, арап, что-нибудь хорошее. Ты ведь умеешь сочинять небылицы. Клянусь Магометом, пускай будет ложь – мне все равно!
Арап сверкнул белоснежными зубами.
– Как раз сегодня, паша-эфенди, я могу рассказать такое, от чего сердце твое расцветет, как сад.
– Да ну! И что ж такое стряслось? Может, капитан Михалис сложил оружие?
– Нет, паша-эфенди, другие вести, гораздо лучше! Ты ведь слышал про Хамиде-муллу, ворожею? У нее во дворе еще могила святого? Так вот, сегодня я заставил ее погадать на бобах, что тебя ждет… Она взяла решето, кинула туда бобов вперемешку с морскими черепашками, камешками и косточками летучей мыши. Затем дунула на них и прошептала заклятие. А потом стала толковать: «Красная феска заполонила весь Крит, от Грамбусы до монастыря Топлу. А вот эта дохлая устрица говорит о том, что будет паше из Стамбула фирман с золотой печатью, золотыми лентами. Султан пошлет ему золотые галуны, много золота, а может, и дочь отдаст за него». Ну вот, а я ей и говорю: «А ну-ка разобъясни хорошенько, когда совершатся все эти чудеса. Чтоб я мог пойти и рассказать обо всем паше и получить бакшиш, тогда и тебе, убогой, кое-что перепадет». Хамиде еще раз перемешала бобы. «Через три года. Иди, – говорит, – расскажи обо всем паше, чтоб не огорчался…» Вот ты меня позвал, повелитель, а я как раз только вернулся от Хамиде-муллы с этими новостями…
