– Далеко отсюда… В одном черном, дымном городе с фабриками…
– Какими фабриками? Что там делают?
– Пушки, ружья, машины… Но мой отец…
Ей хотелось сказать, что ее отец не испачкал рук, делая машины, которые убивают людей. Он был раввином… Но вовремя сдержалась.
– Что твой отец? – спросила свекровь.
– Был добрым человеком, – ответила невестка, вздохнув.
Свекровь встала, вышла во двор, сорвала несколько веточек базилика и дала невестке.
– У вас там есть базилик?
– Нет.
– Он вырос на могиле Христа, – сказала свекровь и умолкла.
Тем временем новость облетела все дворы, сбежались соседки – веселые, шумные. В доме стало тесно. Они рассматривали еврейку с ног до головы, как какого-нибудь невиданного опасного зверя. Некоторые даже подходили вплотную, смотрели, шумно втягивая воздух.
– Почуяла, какой от нее запах? – шепотом спросила одна соседка другую.
– Жидовский дух! – Соседка поджала губы. – От них всегда так несет.
Козмас с сочувствием смотрел на жену. Она была как лебедь в стаде гусей, уток и сорок. Эти гусыни вытягивали шеи, чтобы получше рассмотреть гостью, а удовлетворив любопытство, громко крякали и многозначительно умолкали.
Мария принесла поднос с вареньем и кофе. Окинула Хрисулу быстрым враждебным взглядом. Ведь та была моложе, красивее, к тому же отняла у нее брата.
Козмас встал. Миновали первые радости, ему нельзя больше терять время.
– Пойду пройдусь, погляжу на Мегалокастро… – сказал он и быстрыми шагами направился к резиденции митрополита.
Тот уже ждал гонца. Услыхав рано утром, как в гавани гудит пароход, он перекрестился и прошептал:
– Дай, Боже, чтобы он привез добрые советы для христиан!
Козмасу было жаль родного города – он постарел и как-то зачах. Когда-нибудь на его месте наверняка вырастет другой, но это будет уже не его город… На улицах, как и сейчас, будут толпиться парни и девушки уже других поколений… Да, родная моя крепость, думал он с нежностью, постарели мы с тобой!
У церкви Святого Мины Козмас свернул во двор и поприветствовал старое лимонное дерево, под цветущей кроной которого ежегодно митрополит воскрешал Христа… Козмас бы постоял тут еще, да нет времени, и, шагая через две ступеньки, он поднялся по лестнице резиденции.
Взволнованный митрополит нетерпеливо вскочил.
– Козмас! Рад тебя видеть. Сам Бог посылает тебя в этот тяжкий час. Ну, с чем прибыл? Какие вести?
Козмас поцеловал руку митрополита.
– Вот письмо, Ваше Высокопреосвященство, – ответил он, доставая из кармана пиджака секретное послание.
Митрополит взял письмо и, опершись на подоконник, распечатал. Сперва жадно пробежал глазами по строчкам, затем перечитал медленнее. Некоторое время стоял, склонив на грудь тяжелую благородную голову. Наконец оторвался от окна и обессиленно опустился на диван, спрятав лицо в ладонях.
– Несчастный Крит… – приговаривал он. – Несчастный Крит!
«Надежды нет никакой, – гласило письмо. – Европейцы не желают портить с султаном отношения. А султан распоясался и решил отобрать даже те малые привилегии, которые вынужден был дать Криту. Главнокомандующий посланных на Крит турецких войск получил от султана полномочия жечь, убивать, уничтожать христиан. Поэтому снова прячьте оружие и набирайтесь терпения, чтобы не потопить в крови Грецию. Она и хотела бы помочь, да не может…»
Митрополит поднял голову.
– Знаешь, о чем письмо, Козмас? – спросил он.
– Знаю, Ваше Высокопреосвященство.
– Я напишу послание всем капитанам – пусть сложат оружие. Мы не можем поступать так, как нам заблагорассудится. За одного только капитана я опасаюсь – это твой дядя капитан Михалис, буйная голова! Я давно уже предупредил его, чтобы побыстрее скрылся. А после и паша предложил ему мировую: поклялся, что пальцем его не тронет. Знаешь, что он ответил мне? «Разве я вмешиваюсь в твою литургию, владыко? Вот и ты не мешайся в мои дела. Я не склоню головы перед турком, лучше взлечу на воздух!» Ты должен, Козмас, пробраться к нему и поговорить с глазу на глаз.
– Сделаю все, что в моих силах, Ваше Высокопреосвященство, но особых надежд на это не возлагаю. Ведь он такой же, как и мой отец!
Заиграла труба, раздались конский топот и ржание. Митрополит с тревогой посмотрел на Козмаса.
– Это низами, – объяснил тот, – они прибыли с нами. У них приказ грабить и уничтожать все.
– Несчастный остров… – Митрополит простер руки к небу. – Доколе?! Доколе?!
Они помолчали, погрузившись в тяжелые раздумья о судьбах Крита.
– Ты много лет прожил в Европе… – проговорил, наконец, владыка, пытаясь отвлечься от горестных мыслей. – Расскажи, что там делается. Мы здесь живем как в пустыне.
– Да много чего – и хорошего, и плохого. Не знаю даже, откуда и начать.
– В Бога там хотя бы веруют?
– Веруют в новое божество, жестокое и могущественное. Думаю, со временем оно вытеснит религию.
– В какое же?
– В науку.
– Ум без души – дьявол!
– Сущий дьявол, Ваше Высокопреосвященство! Мы вступили в страшное созвездие Скорпиона.
– Другие, может, и вступили, но только не критяне. У нас один Бог, одна вера. Здесь люди бескорыстные, жертвенные. Они еще не вышли из Божьей воли.
Козмас не ответил. Зачем отвечать? Митрополит стар. Он верует – другой опоры у него нет.
– Вот и русские… Они тоже не вступили в созвездие Скорпиона, – продолжал митрополит. – Когда я был архимандритом в Киеве, я понял, что вера не умерла, что Бог по сю пору нисходит на землю и беседует с людьми. Пока существует Россия, мне не страшно!
Козмас встал.
– Я оставляю вас, Ваше Высокопреосвященство, чтобы вы могли составить послание капитанам. Нам нельзя терять время.
– С Богом! Приходи завтра, я приглашу старейшин.
Козмас вернулся домой уже за полночь и поднялся в комнату, где жил мальчиком. Жену он застал на диване плачущей. Он обнял ее, погладил по волосам, затем взял за подбородок, заглянул ей в глаза. Она улыбнулась сквозь слезы.
– Что с тобой? Они тебя обидели?
– Нет… ничего… просто устала. – Она закрыла лицо руками, долго молчала. А потом не выдержала, – все пялились на меня, обнюхивали, отворачивались и перешептывались. Наконец мать меня пожалела, говорит: «А ну-ка, женщины, ступайте с Богом! Невестка устала с дороги. Завтра придете». Взяла меня за руку, привела сюда, в твою комнату. Наклонилась, хотела, наверно, поцеловать, но передумала. «Не слушай их! Ложись и спи!» И вот я сижу здесь и жду тебя…
