Сифакас, наконец, не выдержал:
– Тьфу на вас, сороки! Вынесите меня во двор, положите под лимонным деревом, чтоб вас не слышать!
Невестки и внуки перенесли старика вместе с постелью во двор.
– Дайте посох, – потребовал он, – и приподнимите меня повыше. Я должен видеть и чувствовать землю.
Ему подложили подушки, дали в руки посох и поставили рядом чашку с водой, если пить вдруг захочет.
– Ступайте все, – приказал Сифакас. – А мне позовите Трасаки.
Оставшись один, он обвел взглядом свое хозяйство: конюшню, давильню, колодец, два кипариса у ворот – и глубоко вдохнул неповторимый запах лимонных листьев и навоза. Потом удовлетворенно погладил широкую бороду, чуть скосил глаза и заметил стоявшего поодаль курчавого паренька.
– Ты чей?
– Костандис, сын твоего сына Николиса.
– А чего здесь торчишь?
– Мне на пастбище надо… Может, я пойду, дед, а то ты больно долго…
– Конечно, ступай. Незачем со мной время терять, я еще не готов… И хорошенько смотри за скотиной!
Паренек приложился губами к старческой руке.
– А как же без благословения? Ведь я для того и околачиваюсь здесь с самого утра.
– Благословляю, внучек! Да, вот еще что: скажи женщинам в доме, чтоб накрыли столы тут во дворе. Пускай трое славных капитанов сядут здесь передо мной и как следует угостятся.
– Да они уж скоро лопнут от угощения: как вчера пришли, так и жрут и пьют без передыху – вот не сойти мне с этого места. Учитель принес лиру, играет им, а они еще к женщинам пристают, даром что на ладан дышат.
– Много болтаешь, сопляк! – строго сказал дед. – Делай что велено. Пригласи сюда капитанов, я хочу их видеть, а если они нетвердо стоят на ногах – поддержи. Да смотри у меня, не вздумай насмехаться над ними! Пошел!
Вбежал запыхавшийся Харидимос. Старик посылал его к капитану Михалису передать, что умирает и хочет попрощаться.
– Ну что, придет?
– Нет, капитан Сифакас, не может он оставить свой пост. Просит, чтоб ты простил его и благословил издалека! А еще велел сказать тебе: «До скорой встречи!» Понимай как хочешь, но это подлинные его слова.
– Ну и правильно! – помолчав, сказал старик. – Буйная голова у моего сына, но теперь, видать, поумнел… Что ж, благословляю тебя, Михалис! – Он сотворил в воздухе крестное знамение. Затем повертел головой. – Ты здесь, Трасаки?
– Здесь, дед!
– Так вот, разуй глаза и навостри уши, я хочу, чтобы ты все видел, слышал и понимал.
В калитку вошел Ставрульос, молодой деревенский плотник, – его позвали снять мерку для гроба. Он чувствовал себя неловко: как, при живом-то человеке, этаким заниматься! Но старик делал вид, будто его и не замечает. Плотник приблизился, стал боязливо мерить Сифакаса растопыренной пятерней, а сам решил отвлечь его разговором.
– Как поживаешь? Ты нынче молодцом, слава Богу! Может, еще и одолеешь проклятого Харона!
Старик взглянул на него из-под прикрытых век и усмехнулся.
– Да ты не робей, Ставрульос, снимай мерку открыто!
Плотник смутился еще больше.
– Да о чем это ты, капитан?
– Делай свое дело, тебе говорят!
Рука его потянулась к посоху, и паренек испугался. Вытащил из-за пояса метр и приложил к телу старика.
– Ну, сколько?
– Метр восемьдесят пять, капитан!
– Да, усох я, сморщился! – вздохнул Сифакас. – Теперь в ширину меряй.
Ставрульос измерил ширину и нерешительно затоптался на месте.
– Ступай, ступай, горемычный, но гляди, чтоб гроб был из хорошего дерева. Орех у тебя есть?
– Есть, а как же!
– Вот из ореха и сработай. А ты, Трасаки, проследи, чтоб не обманул. Сумеешь распознать ореховое дерево?
– Сумею, дедушка.
Тем временем женщины накрывали во дворе столы, принесли жареное, закуски, кувшины с вином и медные кубки. Лежа на подушке под лимонным деревом, старик Сифакас наблюдал за ними. Две пчелы жужжали над его косматой головой, муравьи выползли из земли и цепочкой тянулись по его босым волосатым ногам. Старому капитану было приятно чувствовать муравьиное щекотание, вдыхать запах свисавших над ним лимонов.
– Где ж капитаны-то? – спросил он.
– Идут, вот они!
С трудом повернув голову, он увидел, как трое дряхлых капитанов, сбив набекрень фески и распустив пояса на суконных шароварах, в обнимку приближаются к нему.
– Держись крепче на ногах, – шепотом подбадривал один другого. – Не ровен час, опозорим свои седины!
– Ой, нет, братцы, сейчас упаду! – еле-еле вымолвил в стельку пьяный учитель, он вправду готов был рухнуть, хотя друзья и подпирали его с боков.
Хмельные капитаны едва не споткнулись о лежавшего на земле старика.
– Ну что, жив еще, орел?! – горланил капитан Мадакас. – А мы уж наелись-напились за упокой твоей души!
– То-то я гляжу, вы наелись! – проворчал Сифакас. – Недаром у вас при виде накрытых столов глаза так и засверкали. А ведь со вчерашнего дня роздыху своей утробе не даете! Может, уже довольно жрать да пить, может, пора уже и потолковать по-мужски?
Учитель хотел было с достоинством ответить, но язык его не слушался. Поэтому он смог только чуть пошевелить губами.
– Молчи, грамотей! – цыкнул на него Кацирмас и зажал ему рот ладонью. – Молчи, пьяное рыло, не срами товарищей! – Он повернулся к хозяину дома. – Долгих лет тебе, капитан Сифакас! – Он торжественно приложил руку к груди. – Мы рады, что застали тебя в добром здравии. Поели и попили всласть и еще столько же съедим и выпьем за твое здоровье! А там уж и потолкуем, куда нам торопиться!
– Нам некуда, – возразил старик, – а ему есть куда!
– Кому?
Сифакас указал пальцем на землю:
– Харону!
– Но нас все-таки трое, – заплетающимся голосом откликнулся Мадакас. – Трое да ты четвертый! А он один, так что пусть подождет!
Капитаны, точно по команде, пошатнулись, похожие на чудище о трех головах и шести ногах. Учитель едва не упал и не потянул за собой остальных, но те все же сумели с ним справиться и устояли на ногах. Внуки и невестки, глядя на пьяных вояк, не утерпели и покатились со смеху.
– Нечего зубы скалить! – сердито прикрикнул на них старик Сифакас. – Это большие люди, и вы их всяких почитать должны. А ну помогите им сесть за стол.
– Не подходи, голову размозжу! – взревел капитан Кацирмас. – Я сам могу идти! – Он оторвался от товарищей, сделал один широкий шаг и налетел на стол.
Наконец с грехом пополам капитаны уселись, налили себе в кубки вина. Учитель снял с плеча лиру, поставил на колени. Но прежде, чем ударить по струнам, схватил со стола кусок мяса и с жадностью вонзил в него зубы.
