Осуществлением самого грандиозного замысла Казандзакиса стала огромная эпическая поэма «Одиссея: современное продолжение», вышедшая в свет в 1938 году. Сам автор полагал, что эта эпопея, содержащая тридцать три тысячи триста тридцать три стиха, была его наиболее важной работой. Он переписал ее семь раз, прежде чем опубликовать. По словам другого уважаемого греческого автора Пантелиса Превелакиса, «это была сверхчеловеческая попытка запечатлеть огромный духовный опыт всего человечества». Как только Казандзакис завершил первый вариант, поэма сразу имела большой успех и была переведена на многие языки. Подобно «Одиссее» Гомера, она состоит из двадцати четырех песен. Произведение представляет собой некое продолжение сюжета Гомера и описывает странствия Одиссея, которые начинаются после его возвращения на Итаку и заканчиваются на Северном полюсе, где герой, переосмыслив свой опыт, приходит к нигилизму. Таким образом, протагонист Казандзакиса во многом представляет собой образ отчаявшегося человека XX века, что сближает поэму с внутренней эпопеей самого Джойса. Произведение написано пятнадцатисложником, его язык – «свидетельство устной речи всех областей греческого мира». Казандзакис одним из первых использовал в литературном тексте огромное количество диалектизмов и неологизмов. К поэме был приложен словарь.
Рассуждая о мире в целом, автор слишком вольно обходился с отдельными образами и концепциями православной культуры. Многие критики воспринимали его творчество как вероотступничество. Так, роман «Последнее искушение» оказался одним из самых противоречивых произведений всех времен и часто появлялся в списках «запрещенных книг». Это даже вызвало официальное осуждение как римско-католической, так и греческой православной церквей, побудив одного писателя 1950-х годов отметить, что «впервые с 1054 года обе церкви договорились о чем-либо». В 1954 году папа Пий XII сам поместил книгу в «Римско-католический указатель запрещенных книг». Затем Казандзакис лично телеграфировал в Ватикан, используя фразу христианского апологета Тертуллиана: «Ad tuum, Domine, апелляция трибунала». Фраза означает: «Я обращаюсь с апелляцией в Твой трибунал, Господи». Казандзакис говорил католическому духовенству, что его последним судьей будет Бог, а не мирское учреждение, подобное Церкви.
Казандзакис умер от лейкемии 26 октября 1957 года в возрасте 74 лет. Его похоронили возле стены, которая окружает город Ираклион, у ворот Ханьи, поскольку Греческая православная церковь запретила погребение на кладбище. Эпитафия на могиле гласит: «Я ни на что не надеюсь. Я ничего не боюсь. Я свободен».
Возникает вопрос: почему в некоторых иностранных издательствах, преимущественно западноевропейских, название «Капитан Михалис» было заменено вариантами «Свобода или смерть» или «Свобода и смерть»?
Считается, что название книги восходит к отцу автора Михалису Казандзакису, которым писатель был вдохновлен. В контексте греческих реалий XIX столетия слово «капитан» хоть и созвучно званию в морских или сухопутных войсках, на деле означает человека, который в период восстания за независимость формировал отряд бойцов, так называемых паликаров; максимально близким аналогом в русском языке является понятие «атаман». В повседневной жизни такие капитаны чаще всего промышляли торговлей. Михалис Казандзакис как раз был лидером партизанской группы, сын рассказывает об этом в своей книге «Отчет перед Эль Греко».
Подзаголовок «Свобода или смерть» был добавлен при второй публикации на греческом языке в афинском издательстве «Difros» в 1955 году. Это название стало предпочтительным на английском в США. В Великобритании же книга увидела свет под названием «Свобода и смерть». Выражение восходит к греческому национальному девизу «Свобода или смерть», возникшему в ходе греческой войны за независимость и использованному критскими повстанцами, такими как главный герой книги. Казандзакис сознательно заменил «или» на «и» в финальной версии романа. Эта замена была неслучайной, потому что в общем контексте произведения становится ясным особое отношение автора к смерти. Согласно его взглядам, смерть и есть высшее воплощение свободы. Так мыслили критские повстанцы, да и сам капитан Михалис, отличавшийся каким-то патологическим отсутствием страха смерти, чем и поражал всех окружающих. Синонимичное понимание смерти и свободы было продиктовано всей древней критской почвой с ее исторической памятью о древней минойской цивилизации. Наверное, по этой же причине писатель и выбрал для себя такую странную, на первый взгляд, эпитафию: «Я ни на что не надеюсь. Я ничего не боюсь. Я свободен».
Минойцы были не греками, а, скорее всего, народом, этнически близким к населению Ближнего Востока. Но их материальная культура оказала сильное влияние на формирование уже греческой цивилизации. Греки-ахейцы в то время находились еще в состоянии варварства и многие элементы своей культуры, в частности, некоторые религиозные ритуалы, заимствовали у древнейшего населения Балканского полуострова, а именно – пеласгов. Но после поглощения ими территорий, ранее принадлежавших Критской державе, они перенимают развитую материальную культуру минойской цивилизации.
Согласно одной из гипотез, носители минойской культуры являются потомками халафской культуры, которые под натиском предков шумеров мигрировали на запад и позднее переселились на Крит. От халафской культуры унаследованы такие показательные элементы, как топорик-лабрис или стеатитовые печати. Однако характерной чертой самой ранней истории минойского Крита было отсутствие храмов – это обстоятельство отличало минойскую религию, например, от египетской или месопотамской.
Минойцы поклонялись своим богам на открытых площадках, у ручьев, в маленьких часовнях на вершинах гор, в священных пещерах, в «утробе Земли-Матери». Приносили жертвы на алтари в домашних святилищах.
Время возникновения догреческой минойской цивилизации острова Крит – 2700–1400 гг. до н. э. – это конец эпохи ранней бронзы. Высказанную Артуром Эвансом «монотеистическую концепцию» минойской религии сегодня разделяют и поддерживают многие авторитетные исследователи. Речь идёт о женском божестве, изображение которого с завидной периодичностью появляется на многих культовых предметах.
Центральной фигурой минойского пантеона была Великая Богиня-Мать, «владычица» – так именуют ее надписи, найденные в Кноссе и других местах. Она была олицетворением вечно живой природы. Естественные силы воплощались в образе «владычицы». Женщина-Мать, кормилица, покровительница плодородия, урожая, повелительница животного и растительного мира, домашнего хозяйства, подземного царства, она являлась защитницей всех жителей городов и поселений. За этим образом угадываются черты древнего божества плодородия – Великой Матери всех людей, животных и растений, почитание которой было широко распространено во всех странах Средиземноморья, начиная с эпохи неолита.
И здесь надо обратить внимание на то, что в романе «Капитан Михалис» сам остров Крит – это не мужской род, а слово женского рода. В романе постоянно, когда речь заходит о Крите, сразу упоминается женское начало. Критяне по своему вероисповеданию считали себя православными христианами, но историческая память о предках, о некогда существовавшей на острове минойской цивилизации не проходит для них бесследно. Крит и есть воплощение культа Матери-Богини, только теперь этот образ высшего божества приобретает причудливое христианское воплощение. Например, мы узнаем, что у митрополита, главы критской православной общины, есть очень странная икона, на которой изображено распятие. Я приведу лишь пересказ этого отрывка по английскому изданию романа, читатели этой книги смогут уже прочитать его в непосредственном переводе с новогреческого языка: «Дети мои, – обратился митрополит к собравшимся, – я собираюсь показать вам одну замечательную картину. Но, прошу вас, не будьте слишком впечатлительными и не поддавайтесь эмоциям. Вы все знаете нашего друга Мурдзуфлоса. Это его работа. Человек он богобоязненный, что не мешает ему иметь видения. Он видит многие вещи не так как другие и не потому, что у него богатое воображение, а лишь потому, что Господь накладывает на наши очи шоры, словно лошадям, чтобы те не отвлекались понапрасну и прямо шли к своей цели. И только Господь знает, почему эти шоры он снимает с очей избранных провидцев». С этими словами митрополит достал из ящика картину, аккуратно завернутую в белую ткань. Затем он осторожно раскрыл ее и показал изображение трем своим гостям.
