– Ах, Нури, бедняжка! – сквозь смех запричитала Эмине. – Что же с тобой сделали, с таким удальцом, с таким красавцем! Ты был лев среди турок, и все женщины на тебя заглядывались, а теперь ни мужик, ни баба. Ни родить не сможешь, ни оплодотворить. Как мул! Ха-ха-ха!
Мустафа ошарашенно смотрел на нее. Затем схватил торбу и вылетел пулей из комнаты, а очутившись во дворе, трижды сердито сплюнул.
– А вот и ты, наконец, мой милый капитан, звездочка моя вечерняя! – защебетала Эмине, раскрывая Поликсингису благоуханные объятия. – Раздевайся скорей, супруг мой! Как я тебя ждала! Мне есть, что тебе порассказать.
– И мне тоже, – сказал капитан, опускаясь на подушки.
Он обнял гибкое тело, с наслаждением вдохнул аромат ее груди, почувствовал, как вся она будто растворяется в нем. В минуту улетучились обуревавшие его тревоги и заботы, и окружающий мир словно перестал существовать.
Но Эмине вдруг стало душно в его объятиях. Она порывисто отстранила его.
– Нет, сперва расскажи, как прошел день. Ты пришел такой хмурый… Ну что Вепрь? Отказывается?
Капитан мигом очнулся, нахлынули неприятные подробности давешнего разговора…
– Отказывается…
– Будь он проклят, нечистая сила!.. А почему?
– Не говорит… Стал буянить, едва не вытолкал меня из лавки – зверь, одним словом… Ну уж и я в долгу не остался: все ему выложил, что накипело.
– Но этого мало! Мало! – Эмине вскочила с постели и топнула об пол выкрашенной в розовый цвет пяткой. – Ты слышишь, Поликсингис, – мало! Ты должен был его убить!
Он вздрогнул.
– Убить?
– Да, да, убить! Настоящие мужчины именно так поступают! Только женщина может словом ответить на оскорбление, а мужчина должен действовать!
– Я?.. Убить капитана Михалиса?!
– А что, разве он Бог? Или ты боишься, скажи!
Эмине схватилась за ворот рубашки, рванула и разодрала ее до пояса. В свете лампы стали видны упругие груди и капельки пота между ними.
– Вот так бы и его разодрала! О Аллах! – выдохнула она и вдруг разрыдалась.
Капитан Поликсингис растерялся, хотел ее обнять, успокоить, но Эмине резко оттолкнула его и забилась в угол, как дикий зверек. Рыдания сменились безудержным хохотом. Она замолотила кулачком по стене.
– Запомни, Поликсингис! Мой муж мне опротивел в тот вечер, когда капитан Михалис двумя пальцами раздавил рюмку, а Нури ничем не смог ему ответить. Гляди, чтоб и ты мне так же не опротивел! Мужчина, которому я позволяю себя обнимать, никого во всем свете не должен бояться! Ну что, сделаешь, как я велю?
– Нет! Я не хочу!
– Не можешь!
– Не хочу! – твердо повторил капитан Поликсингис и тоже топнул ногой. Лицо стало свирепым, глаза впились в Эмине, как два кинжала.
Та сразу сменила гнев на милость. Ее тонкие ноздри возбужденно затрепетали.
– Вот таким ты мне нравишься, богатырь мой милый! А ну-ка топни еще раз, рассердись. – И она бросилась к нему на грудь.
И снова капитан Поликсингис забыл обо всем на свете. А когда опомнился – казалось, он вынырнул из морских глубин: глаза блуждали, волосы были спутаны.
– Любовь моя, муженек, богатырь мой! – ворковала черкешенка, лаская его волосатую грудь.
Капитан Поликсингис привалился спиной к стене и чувствовал себя счастливым. Он прислушивался к шуму прибоя, лаю собак, серенадам, которые пели влюбленные полуночники, и сквозь опущенные веки наблюдал за своей голубкой. Нет в мире ничего прекрасней женщины, думал он, радуясь, что родился мужчиной и может наслаждаться этим упругим телом, чувственными губами, точеными ручками…
– Не горюй, Эмине, найдем себе другого кума, еще получше капитана Михалиса. Только не забудь все, чему я тебя учил. Священник может спросить, и ты должна быть готова.
– За меня не волнуйся, муженек! Я все ваши премудрости назубок выучила. Вот спроси!
Капитан Поликсингис рассмеялся.
– Ну, хорошо! Представим, что я – отец Манолис и ты приходишь к нему обращаться в христианскую веру… Но, пожалуйста, без шуток! Представь себе, будто ты в церкви…
– Уже представила, спрашивай…
– Так, слушай внимательно… Веруешь ли ты в Бога, дочь моя?
– Верую и склоняюсь перед его благодатью.
– Бог един?
– Ох, здесь я, кажется, могу опозориться… Бог един, но в трех лицах… Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой! Отец – он такой из себя полный седобородый старичок и сидит на облачке. Сын – красивый, с рыжими усами, как у тебя, а волосы расчесаны на пробор… Только вот феску почему-то не носит… А в руках у него мяч.
– Это не мяч, Эмине, а земная сфера…
– Хорошо, пускай сфера… И еще над ним летает голубь… Вертлявый такой…
– Да не голубь, Эмине, сколько раз тебе говорить! Это – Дух Святой!
– А по-нашему – голубь.
– Ну ладно, продолжай…
– Их будто бы трое, а на самом деле один… Здесь я что-то плохо понимаю, Поликсингис, извини…
– Честно говоря, я тоже не очень понимаю… Но это ничего, достаточно верить. Ты вправду веруешь?
– Да верую, верую! Я же тебе уже клялась!
– Так, пошли дальше… А кто такой Христос?
– Сын Божий. Я же говорила, красивый такой… Он сошел на землю, чтоб спасти людей, но его распяли… Подумать только! За что – не пойму толком, знаю, что распяли, и все… А он на третий день воскрес и вознесся на небо. Правильно я говорю?
– Еще бы! Ты прямо как митрополит, радость моя!.. Ох, почеши мне ногу, пожалуйста… Так воскрес, говоришь?
– Ну да! Ты что, не слушал? Воскрес и вознесся на небо – вот так просто, без ничего, без всякой лестницы, без веревки – прямо акробат!.. Одно мне непонятно, Поликсингис…
– Говори, я тебе объясню.
– Разве он не был Богом? Как же могло случиться, что его распяли, и он умер? Пускай только на три дня, но ведь не может мир три дня жить без Бога!
– А Бог Отец и Дух Святой?
– Так они же все трое – одно целое. Получается, все были распяты и умерли вместе! И мир на три дня остался без Бога! Что ты на это скажешь?
Капитан Поликсингис почесал затылок.
– Черт меня возьми, если и я понимаю хоть что-нибудь. Обожди, Эмине, завтра переговорю с отцом Манолисом, тогда и отвечу…
– Ну ладно. Спроси меня еще о чем-нибудь, отец Поликсингис!
Глаза капитана засветились нежностью.
– Устал я сегодня, женушка, в голове темно. Может, оставим до завтра дела духовные и займемся мирскими? Потушить лампу?
– А что ж ты не спрашиваешь, какие у меня новости? Забыл?
