Цирюльник закончил бритье, и на лице игумена проступили давние шрамы от сабель. Теперь турок схватил ножницы, в один миг срезал волосы, и голова пленника оголилась.
– Эй ты, гяурский поп! – крикнул паша. – Веревка намылена, арап стоит у тебя над душой. Прими нашу веру, и ты спасешь себе жизнь!
Игумена с бритой головой нельзя было узнать. Он встал, вырвал из рук арапа веревку и набросил петлю себе на шею.
– Почему не отвечаешь? – взревел паша и вскочил на ноги.
– Я уже ответил! – сказал игумен.
– Будьте вы все прокляты! – Паша едва не лопнул от злости. – Вешай его!
Игумен взобрался на скамью, перекрестился. Перед его мысленным взором предстали деды и прадеды, герои минувших лет, нашедшие смерть здесь, на платане. У каждого на голове, как у Христа, был терновый венец. И теперь они раскрывали ему объятия.
– Иду! – воскликнул игумен и обеими ногами отпихнул скамью.
В полдень капитан Михалис вернулся к монастырю, чтобы присоединиться к отряду и продолжить бой, но не нашел на месте ни отряда, ни монастыря. Перед ним раскинулось пепелище. Крыша церкви обрушилась, догорал старый, тонкой резьбы иконостас. Драгоценные реликвии, аналои, иконы – все обратилось в пепел. По земле растекались вино и оливковое масло из монастырских кладовых. Густыми клубами поднимался удушливый дым.
Капитан Михалис, не веря своим глазам, стоял и смотрел на руины, на последние языки пламени.
– Я не должен был уходить… не должен был!.. – взревел он и с силой дернул себя за бороду.
Вспомнилась прошедшая ночь, неистовая погоня, топот и хрип коней. Как на рассвете на берегу обмелевшей реки они нагнали банду турок – человек двадцать и с ними завернутая в покрывало женщина верхом на лошади…
Завязалась бешеная схватка, сверкали кинжалы. Сколько это длилось – час, два? Ему показалось, что одно мгновение! Весь пустынный берег сузился у него в глазах до маленького кусочка земли под деревом – там она сидела и ждала, кто победит, чтобы последовать за победителем. Сидела, закрыв лицо, и ждала.
Наконец турки уступили, побросали оружие и обратились в бегство. Капитан Михалис старался не глядеть в сторону женщины, но его ноздри раздувались от запаха мускуса. Он поманил к себе Вендузоса:
– Отвезешь ее к моей тетке Кальо в Коракьес. Пускай она кормит ее, поит, а там видно будет…
– А может, лучше обратно в Кастели? – Вендузос подмигнул. – Ведь несчастный капитан с ума сойдет!..
– Ну и пусть!
Капитан Михалис взял кобылу под уздцы, секунду постоял в нерешительности. Затем вскочил в седло и помчался к монастырю Господа нашего Иисуса Христа. Знать бы, что его здесь ждет!..
Он нагнулся, взял горсть горячего пепла. Посыпать бы этим пеплом бороду, усы, голову… Разжал пальцы, и пепел медленно высыпался из ладони, мгновенно развеянный ветром.
– Вот так же твой прах надо развеять по ветру! – воскликнул он и снова тронулся в путь.
Крит запылал со всех четырех концов. В горах, в ущельях, на перевалах разносилось эхо ружейных выстрелов. Люди стали настоящими зверями: рычали, кусались, охотились друг на друга. Старые ветераны, вспомнив молодость, отправились в горы, где с оружием в руках участвовали в боях, а самые дряхлые, изувеченные, которые не могли держать оружие, подавали молодым советы. Воскрешали в памяти хитрости легендарных военачальников – Коракаса, Мастрапаса, Яннариса.
Капитан Эляс ездил верхом на старом муле от горы к горе, всегда встречая радушный прием.
– Старость не радость, братцы! – вздыхал он. – Воевать руками не могу, а головой буду, пока она не скатится на землю и сама не станет землей!
Сегодня он спустился к Врисесу – деревне, утопающей в зелени, – и сидел под древним дуплистым платаном. Женщины, дети, старики собрались вокруг него и раскрыв рты слушали его рассказ.
– Сколько раз вот этот платан принимал под свою сень великих капитанов… А мы смотрели на них и говорили: «Они бессмертны!» Но они умерли, превратились в критскую землю, по которой мы ходим.
Тяжело было у Эляса на сердце. Сегодня получил он дурную весть: «Сгорел монастырь Господа нашего Иисуса Христа!» Подобно ворону, летела она от села к селу и после полудня достигла Врисеса. Старики горестно качали головой, сидя вокруг Эляса. Женщины плакали. И как-то само собой вышло, что капитан стал рассказывать об Аркади: о том, как собрал игумен Гавриил людей, поднял над головами мужчин, женщин и детей святую чашу с Кровью Христовой: «Дети мои! Разверзлись небеса над нами. Счастлив тот, кто умирает за Веру и Родину!» О том, как Костандис Ябудакис с зажженным факелом направился к пороховому складу, как взметнулась к небу стена взорванного монастыря…
Но вдруг послышался торопливый цокот подков. Все повернулись и увидели мелькающий сквозь ветви олив и платанов черный платок всадника. Это был капитан Михалис.
Эляс понурил голову, ковыряя посохом землю.
– Но он один! – воскликнула женщина с ребенком на руках. – А где же наши мужья?..
– Говорят, он бросил монастырь на произвол судьбы. Чтоб гореть ему самому в геенне огненной! – Другая женщина, произнеся это, отвернулась, чтоб уйти и не смотреть на изменника.
– Не жалей его, Эляс, – вторили женщинам старики. – Солдат свой пост не оставляет. Скажи ему прямо, что мы все о нем думаем! Ты из нас самый уважаемый.
Капитан Эляс поднял посох.
– Хватит! – в сердцах крикнул он. – Я не нуждаюсь в советах!
Подъехал капитан Михалис. С него лил пот, лицо было мрачное. Увидев под платаном старейшину со стеклянным глазом, он еще суровее сдвинул брови. Не хотелось с ним встречаться, да поздно отступать.
– Добрый день, капитан Эляс! – сказал Вепрь, стараясь, чтоб голос звучал как можно приветливее.
Старый капитан будто и не заметил его протянутой руки, он все ковырял посохом землю, будто искал там что-то.
– Добрый день, капитан Михалис, хотя он и не добрый!
Капитан Михалис с трудом сдержался: ему не нравилось, когда с ним так разговаривали. Исподлобья бросил взгляд на людей. Наверно, докатилась и сюда черная весть. Потом, протянув руку, сорвал с платана горсть листьев и швырнул их на землю.
– На войне всякое случается, капитан Эляс, ты и сам знаешь. И в твои времена не раз горели христиане! Вспомни хотя бы Аркади!
– Не смей произносить слово «Аркади»! – крикнул капитан Эляс, и его глаза – и стеклянный, и живой – метнули искры. – В Аркади сгорели люди, чтобы стать богами! А у монастыря Господа нашего Иисуса Христа…
Он повернулся к старикам и женщинам с детьми, приказал:
– Расходитесь! Оставьте нас одних!
Люди нехотя поднимались с мест. Старики бросали на капитана Михалиса косые взгляды, женщины вполголоса проклинали его. И только одна, молодая, с ребенком, не побоялась заговорить с ним.
