– Боже правый!
– Мне пора. Но я хочу слышать твои слова. Глава первая. Читай!
Горящий взгляд заскользил по строчкам. Старик увлажнил губы, всмотрелся в текст и наконец прошептал, не в силах сдержать слезы:
– Зовите меня Измаил
83.
Выпал снег, потом еще, потом еще больше. В рассеянном свете с шумным шелестом завертелась серебряная лента, и из тумана Времени появился странствующий библиотекарь с котомкой книг. Лента, вращаясь, входила в стену, словно разрезая припорошенную снегом булку, а путешественник, обретая телесность, проникал в больничную палату, белую, как декабрь. Там, забытый всеми, лежал несчастный; лицо его было бледнее снега и зимнего ветра. Он был вовсе не стар, но метался в предсмертной лихорадке, и его пропитавшиеся потом усы прилипли к верхней губе. Наверно, он не почувствовал, как воздух рядом с его постелью расступился, чтобы впустить посланника. Больной не открывал глаз; дыхание с трудом вырывалось из груди. Руки, вытянутые вдоль туловища, не дернулись навстречу принесенным дарам. Казалось, он уже покинул этот мир. И только при звуках незнакомого голоса его глаза дрогнули под сомкнутыми веками.
– Тебя забыли? – спросил голос.
– Как будто меня и не было на свете, – отвечал прикованный к постели.
– И ни разу не вспоминали?
– Только… только раз… во Франции.
– Неужели ты не написал ни строчки?
– Ничего стоящего.
– Чувствуешь, какую тяжесть я положил на твою постель? Не смотри, просто потрогай.
– Могильные плиты.
– Нет, это не могильные плиты, хотя на них начертаны имена. Тут не мрамор, а бумага. Здесь есть даты, но это день грядущий и следующий за ним, и день, который придет десять тысяч дней спустя. На каждом переплете – твое имя.
– Не может быть.
– Это правда. Позволь, я прочту тебе названия. Слушай: «Маска…
– …красной смерти».
– «Падение…
– …дома Эшеров»!
– «Колодец…
– …и маятник»!
– «Сердце…
– «Сердце-обличитель»! Мое сердце! Сердце!
– Повторяй за мной: ради всего святого, Монтрезор
84!
– Все это странно.
– Повторяй: Монтрезор, ради всего святого!
– Ради всего святого, Монтрезор.
– Видишь это заглавие?
– Вижу!
– Прочти дату.
– Тысяча девятьсот девяносто четвертый. «Амонтильядо». И мое имя!
– Точно! А теперь тряхни головой. Пусть на шутовском колпаке зазвенят бубенчики. Я принес раствор, чтобы укрепить последний камень. Надо торопиться. Сейчас вокруг тебя сомкнутся стены из твоих собственных книг. Когда к тебе придет смерть, как ты ее встретишь? Восклицанием и словами?..
– Requiescat in pace?
– Повтори.
– Requiescat in pace!
Тут налетел Ветер Времени, и комната опустела. На смех больного в палату прибежали сестры милосердия: они попытались завладеть книгами, под весом которых надежно покоилась радость.
– Что он такое говорит? – воскликнул кто-то.
Спустя час, день, год, минуту по шпилю одного из парижских соборов пробежали огни святого Эльма
85, темный переулок озарился голубоватым отблеском, на углу возникло легкое движение, и невидимая карусель ветра закружила опавшую листву; где-то на лестнице послышались шаги – человек поднимался к дверям каморки, окна которой выходили на оживленные кафе, откуда звучала приглушенная музыка; на кровати у окна лежал высокий бледный мужчина, который не подавал признаков жизни, пока не услышал поблизости чужое дыхание.
Тень гостя оказалась совсем близко: стоило ему наклониться, как свет, падающий из окна, позволил различить его лицо и губы, которые приоткрылись, чтобы набрать воздуха. С этих губ слетело одно-единственное слово:
– Оскар?
86
Другая дорога
Воскресным утром они въехали в зеленую зону, оставив далеко позади алюминиевый город, и все время смотрели на небо, которое тоже вырвалось на свободу и двигалось вместе с ними, словно незнакомое озеро в знакомом месте, невыразимо голубое, с белыми барашками пены.
Сбросив скорость, Кларенс Трэверс подставил лицо свежему ветру и запаху скошенной травы. Он взял за руку жену и обернулся к сыну с дочкой, которые впервые в жизни не дрались на заднем сиденье – по крайней мере, в этот миг; машина двигалась от одного тихого и прекрасного местечка к другому, отчего начинало казаться, что этому зеленому воскресному роскошеству не будет конца.
– Какая благодать, – сказала Сесилия Трэверс – Сто лет не выбирались на природу. – Муж почувствовал, как ее рука ответила на его прикосновение и тут же полностью расслабилась. – Не могу забыть этих дамочек, которые вчера, не допив коктейлей, хлопнулись в обморок от духоты, – вот ужас-то!
– Действительно ужас, – согласился Кларенс Трэверс – Но как бы то ни было – вперед!
Он нажал на педаль газа и прибавил скорости. Совсем недавно, на выезде из города, обстановка была довольно нервной, машины пронзительно сигналили и подталкивали их туда, где, если очень повезет, можно было найти островки зелени, пригодные для пикников. Оказавшись на скоростной полосе, он с риском для жизни перестроился в крайний правый ряд, и через некоторое время скорость удалось сбросить до пятидесяти миль в час, что было уже почти комфортно. Маневры окупились с лихвой, как только в окна повеяло ароматами цветов и деревьев. Без видимой причины он рассмеялся, а потом сказал:
– Когда мы вот так выбираемся из дому, мне хочется ехать куда глаза глядят, лишь бы не возвращаться в этот проклятый город.
– Давайте уедем на сто миль! – воскликнул его сын.
– На тысячу! – закричала дочка.
– Можно и на тысячу, – согласился Кларенс Трэверс – Только медленно, по одной миле зараз. – И тихо изумился: – Вот это да!
