Никогда я не подумал бы, что эти два часа наедине с дочерью бывшего друга станут самыми безумными и счастливыми за последние чёрт знает сколько месяцев.
Когда оплаченное время истекает, и загораются сигнальные огни на лифте, мы с Дарьей уже одеты. Я никогда раньше не испытывал тревогу из-за своих предпочтений в сексе. Для меня имело значение лишь собственное удовольствие.
Сегодня я впервые за всю жизнь чувствую некое подобие страха из-за того, что сорвался.
Не напугал ли я Дарью? Не оттолкнул ли? Не причинил ли вред, когда использовал удушение?
— Куколка. — Как только мы выбираемся из здания и оказываемся на улице, я поворачиваюсь к Дарье и беру за руку. В каком-то смысле даже радуюсь, что она не одёргивает её. Радуюсь, что не вижу в её взгляде ни ужаса, ни осуждения, ни отвращения. — Ты хотела видеть меня настоящего, помнишь? Если этот настоящий я напугал тебя…
Она вскидывает на меня глаза.
— Так это правда, что двуликие получают удовольствие, когда душат женщин?
— Нет! — Это первое, что я произношу в ответ, но тут же осекаюсь. Вокруг этой девочки лжи и так более чем достаточно. Не хочу окутывать её ещё большим враньём. — Это было раньше, Дарья. Теперь так не казнят. Твой отец, наместник Керташ многое изменил в наших законах и обычаях.
Скажи мне кто-нибудь ещё недавно, что буду использовать имя Элроя, чтобы удержать рядом с собой его незаконнорожденную девчонку, я просто рассмеялся бы в лицо такому человеку…
Так почему сейчас мне не смешно?
— Но ты ведь не смирился с изменениями, да? — горько усмехается она на мои оправдания, в которые я и сам-то не слишком верю. — Ты получаешь удовольствие от этого и не готов отказаться?
— Верно, я получаю удовольствие. Но оно не связано с желанием убить женщину. Я контролирую ситуацию и знаю, когда должен остановиться.
Если честно, я понятия не имею, как объяснить Дарье свою страсть к удушению. И не уверен, нужно ли. Она ещё слишком молода, чтобы забивать ей голову своими играми.
Я не верю… до последнего не хочу верить в то, что мы с ней можем быть какой-то там истинной парой.
Именно поэтому, когда всё закончится, и наша связь, вызванная ритуалом, разорвётся, я отпущу Дарью.
Пусть исполнит свою мечту и пойдёт учиться! Пусть встретит того, кто способен любить…
От собственных мыслей делается тошно. И прежде чем успеваю сообразить, что несу, на автомате выпаливаю:
— Я никогда не причиню тебе вред, Дарья! И никому другому не позволю.
Она окидывает меня слегка удивлённым взглядом и кивает с абсолютным спокойствием.
— Хорошо. Спасибо.
А мне становится не по себе.
Хорошо? Я не ослышался, и она всерьёз сказала «хорошо» и «спасибо»?
— Дарья. Если тебе было неприятно, или я напугал тебя. — Я тщательно подбираю слова. Хотя очень хорошо понимаю, что никакие слова не убедят Дарью. Что бы я сейчас ни сказал. — Если ты не доверяешь мне. Я обещаю никогда больше не делать этого с тобой.
— Хорошо, — еле слышно повторяет Дарья. — Мне не было неприятно, Рисай. Но я кое-что поняла. Если ты не против… давай, наверное, заранее обсуждать наши сюрпризы?
Она виновато улыбается.
А я делаю шаг вперёд и одновременно тяну Дарью на себя. Заключаю в кольцо объятий.
Держу крепко-крепко.
И прижимаюсь губами к её волосам.
— Конечно. Я согласен.
Дышу глубоко и часто.
Втягиваю ноздрями воздух. А с ним чуть сладковатый запах, исходящий от Дарьи.
Так пахнет секс. Так пахнет женщина, получившая от него удовольствие. И так пахло в чёртовой комнате для бдсм-оргий. Когда мы были там вдвоём.
От мыслей об этом меня несёт ещё больше.
— Как проведём остаток вечера? — спрашиваю, а сам продолжаю просто стоять и не желаю выпускать Дарью из объятий. Даже ради того, чтобы сесть в салон аэромобиля.
Она неловко шевелится в моих руках. И мне всё же приходится её отпустить.
Почувствовав свободу, Дарья отодвигается от меня на шаг, поднимает голову и заглядывает в глаза, будто ища в них что-то.
— Хочется чего-то сладкого. И чая.
— С имбирём и корицей? — предлагаю я вариант, который, знаю точно, Дарье нравится.
Заодно сразу припоминаю, где в такое время в Призоне можно одним махом купить и то, и другое. Да ещё и так, чтобы успеть до объявленного наместником комендантского часа.
— Через три квартала отсюда вроде была круглосуточная кондитерская, — подсказывает она. — Если, конечно, мы успеем.
Наши с Дарьей мысли совпадают, и я хватаю её за руку.
— Успеем, если поторопимся.
Почти бегом тащу её к оставленному аэромобилю и помогаю устроиться в салоне. Затем сажусь сам, блокирую двери, и мы взлетаем.
С полупустой стоянки сразу за нами стартует другой аэромобиль. Свет уличного фонаря на миг освещает корпус, серый от давно засохшей на нём грязи.
Меня не покидает внутреннее ощущение, что я уже видел этот аэромобиль раньше. Только вот где?
Ищу глазами идентификатор владельца, но не нахожу. Он просто отсутствует.
В какой-то момент у меня зарождается подозрение, что кто-то следит за нами. Однако на следующем повороте аэромобиль исчезает в переулке.
Бросаю взгляд на спокойно сидящую рядом Дарью. И сам немного расслабляюсь.
Наверное, я просто схожу с ума из-за неё…
Пролетев пару кварталов, мы приземляемся. Ближайшая стоянка находится в небольшом проулке через дорогу от круглосуточной кондитерской.
До комендантского часа по моим расчётам ещё примерно часа два. Этого времени более чем достаточно, чтобы порадовать Дарью сладостями и успеть вернуться домой.
Припарковав аэромобиль на стоянке, помогаю моей куколке выбраться из салона, и мы идём в кондитерскую. Из всего, что к этому моменту ещё осталось в продаже, Дарья выбирает сахарные пончики и свой любимый чай с корицей и имбирём.
Она забирает у продавца пакет с тёплыми пончиками и стакан из термопластика, и мы направляемся на стоянку.
Стоит нам оказаться проулке, где оставили аэромобиль, и тотчас появляется дурное предчувствие.
Звериное чутьё моей второй ипостаси срабатывает на мгновение раньше человеческого. И только потом я замечаю на неосвещённой части стоянки слившийся с полумраком ещё один аэромобиль.
Покрытый слоем грязи и без номера. Тот самый, который следил за нами от клуба «Вельвет».
— Дарья! — Увлечённая пакетом с пончиками, она отстаёт на пару шагов. — В салон! Живо!
Но прежде чем мы всё-таки добираемся до нашего аэромобился, от тёмного пятна проулка отделяется силуэт человека.
