Почему каждый раз, когда я думаю о нем, тело мое становится будто и вовсе не моим? Вот и сейчас по нему медленно разливается томительная слабость, словно Гордей рядом и касается меня. Его горячие, немного шершавые ладони скользят по моей обнаженной спине, рождая стаю мурашек, дыхание охлаждает разгоряченные щеки, а губы медленно приближаются к моим, чтобы накрыть их глубоким поцелуем… Это невыносимо! Я даже шлепнула себя по щеке, когда поняла, что стою с закрытыми глазами, подставляя лицо ветерку, а на губах моих блуждает легкая улыбка. Так не должно быть! Нельзя хотеть прикосновений того, кому не доверяешь и даже ненавидишь. Это похоже на наваждение, вызванное колдовством. И я должна бороться со своими желаниями.
Чтобы хоть на что-то отвлечься, я принялась рассматривать дом, что стоял чуть сбоку от сарая. Интересно, кто в нем живет? Вряд ли обычные люди. Любопытство, разыгрываясь все сильнее, заставило меня выйти из сарая и приблизиться к распахнутому окну в доме. Когда до меня донеслись чьи-то голоса, то первой мыслью была уйти, но потом я расслышала то, что меня заинтересовало, и решила еще немного постоять под окном.
– Ему я дал кров, потому как такой же он, как мы. А она чужая и опасная. Чую беду, следующую за ней по пятам.
Это говорил мужчина, и я сразу поняла, что речь идет обо мне. И хоть голос его звучал ровно, но недовольные нотки в нем явно проскальзывали. А кто такой «он», про которого речь шла вначале? Если Гордей, то получается, что он тоже пришлый? Я поставила себе в голове галочку, чтобы расспросить медведя поподробнее на досуге.
– Не гоже держать гостью в сарае, – вторил мужчине женский голос, и тут я окончательно убедилась, что говорят обо мне.
– Так велела Лиля, а ее слову я верю.
Так, уже второй раз при мне упоминают какую-то Лилю. Походу, она тут главная или что-то типа того. И об этом мне тоже нужно выведать у Гордея.
– Ну хоть столоваться-то в доме могу я ей предложить?
– Уймись, Маруся, не бухти, – добродушно ответил ей мужчина, и я поняла, что их связывают родственные чувства. Муж и жена, может. – Не будем привечать ее пока, понаблюдаем…
– Не по-человечьи это как-то, Матвеюшка, – вздохнула женщина.
– Так и мы не люди, – хохотнул мужчина.
Подслушивать и дальше я не стала. И дело это постыдное, да и того, что узнала, пока с меня было достаточно. Возвращаясь в сарай, я размышляла. Мне тут не рады. Живут в доме не люди, а скорее всего, такие же перевертыши (сколько же их в лесах наших?!), что и Гордей. И за мной установлено пристальное наблюдение. Когда это жизнь моя из незаметной и даже скрытной стала настолько прозрачной для кого-то?
День медленно клонился к вечеру, а Гордей все не возвращался. Не то чтобы я соскучилась по нему, но сидеть одной в сарае уже становилось невыносимо. И выйти я боялась, особенно когда ближе к вечеру из леса стало периодически доноситься рычание, а к дому подтягиваться медведи. Я подсматривала за ними через щель в досках сарая и понимала, что для меня они все равно звери, хоть и перевертыши. Не хотела бы я встретиться с одним из них на узенькой лесной тропинке. И слава богу, пока еще ни один из них не наведался в сарай, что тоже временно, как я могла догадываться.
Когда окончательно стемнело, мне стало так страшно, что я плотно закрыла дверь в сарай, забралась на топчан и накрылась с головой одеялом. Мог бы и свечу оставить. Я уж молчу про то, что ела я сегодня один раз. Понятно, что они не обязаны меня кормить, но раз уж я тут… Ай, да ладно! Допила чай и съела засохший бутерброд, и на том спасибо. Завтра мне нужно будет позаботиться о том, чтобы самой себе как-то добывать пищу. В конце концов, этот Матвей прав – я для них чужая, и они мне ничем не обязаны.
Глава 10
Поездка в город и поход по магазинам заняли больше времени, чем он планировал. Но в поселке со снабжением дело обстояло совсем неважно. Тут и магазинов-то нормальных не было, а уж фирменных и подавно. А для Риты ему хотелось всего самого лучшего, брендового. Гордей и сам не понимал, почему в своих мечтах представлял эту девчонку, одетую как королеву. Ведь и не видел ее такой никогда. Все время в джинсах и майках, реже в простеньких платьицах… Вот и в списке ее опять же было все то же, но даже в лесу он хотел видеть ее не просто красиво одетой, а шикарной. Хорошо, пусть это будут джинсы, но фирменные, да и все остальное тоже. Тем более, что возможность у него такая была, так почему бы не побаловать.
Из головы не шла ночная сцена, когда он принес израненную и едва дышащую девушку в клан. Лиля преградила ему путь, стоило только переступить порог дома.
– Ей нужна помощь, – попытался обойти он медведицу, бережно прижимая к себе Риту и радуясь, что та находится без сознания, а не страдает от ужасающей боли. Простые ожоги доставляли мучения, а уж магические и подавно. И обгорела она так, как только выжила вообще.
– Знаю, но в дом не пущу, – упрямо мотнула головой Лиля.
– Да что с тобой? – изумился Гордей. – Я устрою ее в своей комнате…
– Нет, Гордей, неси ее в сарай. Я там все приготовила, – поджала губы Лиля.
По виду женщины он понял, что спорить с ней и что-то доказывать бесполезно. Эта медведица была одной и самых упрямых. Да и не время сейчас, когда срочно нужна помощь.
– Попроси Матвея прийти, – буркнул Гордея, с трудом борясь со злостью. Ослица она, а не медведица! Он ногой открыл дверь и направился в сарай, злясь все сильнее. Не Рита сейчас была опасна, а он. Как можно отказать в крове смертельно раненному, но еще живому существу? Но с этим он потом разберется.
Не прошло и пяти минут, как в сарай пришел Матвей, неся с собой бинты и мазь от ожогов собственного приготовления.
– Не серчай на нас, Гордей, – проговорил Матвей, не глядя на него. – Чужая она и опасная. Не могу я наводить беду на клан. Подлечит раны, отлежится и пусть идет своей дорогой. У каждого из нас свой путь, и ее не пересекается с нашим.
Много чего хотел ответить главе Гордей, например, рассказать о гостеприимстве и руке помощи в трудную минуту. Но имел ли он право упрекать тех, кто так много сделали для него самого? Да и не время сейчас для обиды.
При тусклом свете он обрабатывал раны девушки, страдая сам едва ли не сильнее. Ее боль каким-то образом передавалась ему, и была она не столько телесная, сколько душевная.
Закончил он только под утро и прислушался к ее состоянию. Кажется, обморок плавно перешел в глубокий сон, да и снадобье Матвея уже действовало вовсю. Оклемается, обязательно! Она обязана жить дальше и бороться с тем, что ей угрожает. А он ей в этом поможет.
Когда занялся рассвет, Гордей решился оставить девушку на пару часов, чтобы вздремнуть самому. Усталость уже валила его с ног – сказывалось несколько бессонных ночей подряд. Он забылся беспокойным сном, но уже через три часа снова был на ногах.
Рита уже тоже проснулась и страдала от боли. Он это видел по ее бледности мученической гримасе на лице. Просьба отнести ее на солнце показалась ему странной, но спорить не стал. Разве что сердце едва не разорвалось от сострадания, когда причинил ей новую боль. А потом он ушел в лес и бродил там, пока не успокоился. Смотреть на нее в таком состоянии не было сил.
