– Иди к себе, – произносит Роман спокойно, я не вижу его лица, но, видимо, что-то в нем дает Марине понять, что не стоит больше перечить. Еще немного посмотрев на него, она бросает на меня злой взгляд и удаляется в комнату. Гордеев делает шаг в ту сторону, полуобернувшись, говорит мне:
– Подожди в комнате.
Кивнув, быстро прячусь за дверью. Прислоняюсь лбом к прохладной стене. Закрыв глаза, выдыхаю. Что теперь будет, что будет?… Я не слышу разговора, только речь, то мужскую, то женскую, но слов не разобрать. Я и не пытаюсь, так ясно: ничего хорошего меня не ждет. Марина поставит его перед выбором, и кого он выберет – не стоит гадать. Быстро одеваюсь, сажусь на край матраса и время до появления Гордеева провожу, уткнув голову в колени. Когда слышу шаги, резко вскакиваю, хватая рюкзак. Роман, зайдя, окидывает меня усталым взглядом.
– Ну как она? – спрашиваю несмело. Он делает неопределенный жест рукой.
– Ей нужно время.
Киваю, а потом спрашиваю:
– Между нами все кончено, да?
Взгляд Романа становится удивленным, потом мужчина хмурится. Вздыхает.
– Ничего не кончено, Аль. Глупости не говори.
– Но Марина…
– Марина моя дочь, и не ей решать, с кем мне спать.
Его слова неприятно царапают. Как ни крути – для него это только секс, приятное времяпрепровождение. Да, он хорошо ко мне относится, но ничего больше. И все-таки внутри радостно – потому что Роман не оборвал все сразу, как я полагала.
– Сейчас тебе лучше уехать, – продолжает Гордеев, я поспешно киваю, – Марина успокоится, и я переговорю с ней еще раз. Я бы тебя сам отвез, но боюсь, она на эмоциях куда-нибудь сбежит.
– Да, я понимаю.
– Я вызову такси, – он достает телефон и вскоре говорит, – приедет через пять минут. Как будешь дома, напиши мне. Хорошо?
Снова киваю, иду к выходу, но попадаю в плен мужских рук. Роман прижимает меня к себе, утыкается носом в волосы и вдыхает.
– Какая же ты еще девчонка, – шепчет вдруг. Вжимаюсь в его тело и спрашиваю:
– Это плохо, да?
Он молчит всю минуту, что мы обнимаемся, и когда отстраняется, вижу хмурое и задумчивое лицо. Роман мягко улыбается, но я все равно чувствую: то, что случилось сегодня, пустило ту самую трещину, о которой я думала.
Дома я сразу пишу в мессенджер и получаю короткое «ок». Понимаю, что сейчас ему не до меня, но все равно чувствую себя не очень. Мне бы тоже не помешало его сильное плечо, спокойный голос, ощущение того, что все будет хорошо. Да и будет ли? Даже если нет, рядом с ним я примиряюсь с этими мыслями. А теперь неясно, чего ждать. Да, Роман сказал, что ничего не кончено, но обстоятельства порой бывают выше нас.
До двух ночи я маюсь, мыкаясь по углам комнаты. Кипячу чайник, несколько раз подхожу к нему, но так и не наливаю. Не могу успокоиться. Хочу написать Роману, даже открываю мессенджер, но так и не печатаю ни слова. Он не появлялся в сети с того момента, как написал мне ответ. Что у них там сейчас происходит? Говорят? Или поругались? А может, уже спят?
В конце концов я забываюсь сном прямо в одежде, а просыпаюсь утром от звонка телефона. Хватаю мобильный непослушными со сна пальцами, он вылетает и падает на пол. Чертыхнувшись, сползаю вместе с подушкой вниз и тут же огорченно выдыхаю. Это водитель. С Владимир Михалычем мы работаем лично, без посредников, впервые заказали через грузоперевозки, а потом стали напрямую. Дядька хороший, обязательный, всегда отзванивается после отгрузки.
– Все сдал, Алевтин, – говорит мне, – приняли без претензий.
– Спасибо, сейчас деньги переведу. А кто принимал?
– Мужчина, сейчас скажу точно… Гордеев Р.А. Все верно?
– Да. Спасибо, Владимир Михалыч.
– Тебе спасибо, звони, если что.
Кладу трубку и смотрю на время. 10:30 утра. Сообщения от Гордеева нет, хотя был в сети сорок минут назад. Я ведь могу спросить как дела, так? Конечно, могу. Но вместо этого оставляю телефон на кровати и иду в душ. Потом варю кофе, глядя перед собой. Терзаюсь противоречиями. Знаю, что Роман не из тех, кто будет динамить, но его молчание сводит с ума. Должен же он понимать, что я тут измучилась?
Кофе убегает, чертыхнувшись, хватаю турку и ставлю на прихватку. Упираюсь ладонями в столешницу, закрывая глаза и опуская голову. Нужно как-то собраться. Перестать все время думать о нем.
И в это мгновение раздается звонок в дверь. Почти мчусь туда и когда вижу в глазке его, готова рухнуть в обморок, ладони потеют, пальцы не слушаются. С трудом открываю дверь и впиваюсь взглядом в лицо, словно оно скажет мне что-то еще до того, как раздадутся первые слова. Роман молча смотрит на меня, я спрашиваю:
– А чего ключом не воспользовался? Он же открывает щеколду.
Гордеев усмехается и делает шаг вперед. Прикрыв дверь, притягивает меня к себе и положив ладони на мое лицо, целует. Я отвечаю, подаваясь навстречу, и кажется, в этом поцелуе тоже можно прочитать много чего из того, что еще не сказано, а, возможно, и не будет сказано. Но сейчас я верю в то, что все действительно не кончено между нами. Потому что он здесь, со мной, целует меня.
Роман отрывается, утыкается лбом в мой лоб, не отпуская ладоней.
– Что? – спрашиваю испуганно. Он смотрит мне в глаза, напряженно, пронзительно, а потом качает головой и снова целует.
Глава 50
Мы лежим на кровати, молчим, Рома перебирает пальцами мои волосы. Не поднимая глаз, спрашиваю:
– Как Марина?
Он вздыхает.
– Нормально. Я объяснил, что это не ее дело и не стоит в него лезть.
– Думаешь, она послушается?
– Надеюсь.
– А если нет, – я приподнимаюсь, поворачиваясь к мужчине лицом и заглядывая в глаза. – Она ведь может рассказать Глебу и Полине… – не договариваю, но Рома и так понимает. Если узнает Полина, то и Дима тоже. А учитывая некоторую конфликтность их взаимоотношений… В общем, это может кончиться весьма плачевно.
– Ну она все-таки моя дочь, – пожимает мужчина плечами. – Ей хватает ума понять, что выносить такое на мнение общественности не стоит, потому что могут быть серьезные последствия.
Киваю, спешно отворачиваясь и снова кладя голову ему на грудь. Серьезные последствия – это то, что не нужно никому из нас. И к сожалению, опасения из-за серьезных последствий в нашем случае гарант несерьезных отношений. Хотя то, что Гордеев не бросил меня при первой же угрозе, немного успокаивает. Может, все-таки я для него нечто большее? Ну хотя бы самую малость большее? Хочется в это верить. Очень хочется.
На всякий случай гоню плохие мысли прочь, но в институте чувствую себя неуютно, стараюсь на переменах из аудитории не выходить, вдруг Марину встречу? Или того хуже – Диму. И кстати, встречаю, правда, издалека. Он, увидев меня, только криво усмехается и уходит в сторону. Надо же, неужели внял совету Гордеева? И Марина действительно молчит?
