– Ну, конечно же, Вера Николаевна, я очень рад.
– Только условие, ничего не давайте им есть; они скоро будут обедать.
Анна и Сандрик радостно переходят под попечение Чифа, и командирша торопливо удаляется по направлению к «Актеону». Туда же, погуляв немного по пляжу, ведет Чиф вверенных его попечению детей. Около отеля – площадка с открытой сценой; на площадке – круглые столики, за которыми прохлаждаются афиняне и развлекаются представлением на сцене обычного кафешантанного репертуара.
Чиф со своими молодыми компаньонами занимает столик и требует себе виски с содой. Дети отказываются и от виски, и от соды и говорят, что предпочитают мороженое. На замечание Чифа, что мама просила ничего не давать им есть, ибо они скоро будут обедать, Анна резонно заявляет, что мороженое – не еда, так как оно в желудке, и даже во рту, тает и превращается в воду. Сандрик всецело присоединяется к мнению, высказанному сестрой, и Чиф, оставшийся в меньшинстве, сдается и приказывает гарсону подать детям мороженое, после чего вставляет в глаз монокль и все втроем начинают смотреть на открытую сцену, где уж дрыгает ногами, обтянутыми трико телесного цвета, какая-то девица сомнительной юности и загадочной национальности.
Там и нашла их командирша, спустя добрый час времени, после тщетных поисков своих детей на пляже.
Когда она, увидев их издали, с радостным – «вот они» – устремилась к ним, все трое с большим интересом смотрели на сцену, на которой какой-то дядя в цилиндре, надетом набекрень, заломив большие пальцы рук за прорези жилета, рассказывал в веселой песенке о какой-то Мариете:
Mariet-te,
Comme je regret-te,
Que tes nichons
En tirbouchon.
После первого пароксизма радости, что она нашла своих детей, настроение командирши внезапно резко меняется, когда она слышит песенку про бедную Мариету и видит, с каким вниманием ее Сандрик и Анна слушают дядю с цилиндром набекрень.
– Чиф, как вам не стыдно! Куда вы привели моих детей? – набрасывается она на Чифа.
Чиф сконфуженно поднимается со стула:
– Да мы, Вера Николаевна, просто пришли сюда отдохнуть.
– А это что? – спрашивает командирша, указывая на пустую вазочку из-под мороженого перед Анной и на Сандрика, торопливо доедающего свою порцию. – Ведь я же просила вас не давать им ничего есть! Ведь они теперь не станут есть супа!
Чиф думает, что они не станут есть не только супа, но и вообще чего бы то ни было, ибо каждый из них съел по три больших порций мороженого, но он этого, конечно, не говорит, а пытается оправдаться.
– Ну, я не думаю, Вера Николаевна, чтобы от одной маленькой порции мороженого у них испортился бы аппетит.
Сандрик, поперхнувшись последней ложкой мороженого, с трудом удерживается от смеха под строгим взглядом сестры.
– А это мы увидим, – продолжает ворчать командирша, – и если они не будут есть супа, я пожалуюсь на вас Николаю Александровичу.
Чиф покорно склоняет голову, как бы давая этим понять, что он готов пострадать за правду.
Вера Николаевна сухо с ним прощается и, взяв за руки своих детей, ведет их по направлению к отелю. Дети, уходя, оборачиваются и машут доброму Чифу свободными ручками. Чиф, оставшись один, тяжело вздыхает и, подозвав гарсона, приказывает подать себе новую порцию виски с содой и тарелочку с жареными фисташками.
Глава IV
Следы давно забытой славы
Героев старины седой…
Полонский
Через два дня «Хивинец» покидает тихие воды Фалеро и направляется в Патрас, через Коринфский канал.
Эта трехмильная щель, прорезанная сквозь довольно высокое плато, сокращает значительно путь кораблям, идущим из Эгейского моря в Адриатику, избавляя их от необходимости огибать огромный полуостров Морего. На полпути через канал переброшен железнодорожный мост. Идущему впервые по Коринфскому каналу кажется издали, что под мостом нельзя пройти, не задев его не только мачтами, но и мостиком. По мере того как вы приближаетесь к нему, мост как бы поднимается все выше и выше, и, когда корабль проходит под ним, вы убеждаетесь, что ваши мачты не только не задевают за мост, но что они не задели бы его, если бы были и вдвое выше. Он так высок, что проходящий по нему поезд кажется с корабля игрушечным.
Но вот канал пройден, и «Хивинец», выйдя на широкую гладь Патрасского залива, отпускает лоцмана.
Это еще не Адриатика, а город Патрас, если и представляет собой какой-то интерес, то только для поставщика «Хивинца», взятого в плаванье и уже знакомого читателю Кости Мускутти. Судя по тому, как часто он произносит «калимера» или «калисперас» при встрече со смуглыми и черноусыми обитателями Патраса, там у него немало друзей и знакомых. Вечером, когда нагулявшиеся офицеры и команда лодки уже вернулись на корабль, Костя сидит еще на площади за столиком одного из многочисленных кафе и оживленно беседует с ними, прихлебывая черное, как египетская тьма, кофе. Судя по часто повторяемому имени Венизелоса (ударение на букве и), разговор идет о политике. Да и о чем ином могут беседовать греки – самые страстные политиканы в мире, отдыхая на склоне делового дня?
Наутро, подгрузив немного угля, подсунутого «Хивинцу» одним из патрасских поклонников Венизелоса под маркой Кардифа, но к которому, без сомнения, был примешан в значительной дозе, в лучшем случае, Ньюкастль, а то и попросту турецкий Зунгулдак, «Хивинец» снялся с якоря и пошел дальше.
Вот и Адриатика.
Воды ее ничем не отличаются от вод Эгейского и Средиземного морей: тот же аквамарин в ясную погоду, под безоблачным небом, и та же серая пелена, когда небо нахлобучено тучами.
Но что за красота Ионические острова, на один из которых – Корфу – зашел «Хивинец»! Горы, покрытые пышной растительностью, смотрятся в окружающее их зеркало вод. Белые домики городка сбегают к самой воде обширной бухты, укрывавшей некогда славные корабли Ушакова и Сенявина.
Маленькая средневековая крепостца отвечает на салют входящего в бухту русского корабля частыми выстрелами из своих пушчонок. Белые облачка порохового дыма, как клочки ваты, выскакивают из амбразур крепостной стены и медленно расплываются в тихом воздухе летнего дня. На эти самые стены когда-то смотрел Дон Хуан Австрийский, только что овеянный славой Лепантской битвы, возвращаясь после одержанной победы, а с другой галеры на них же останавливал свой усталый взор страдающий от тяжелой раны дон Мигель Сервантес, автор бессмертного «Дон Кихота».
Отсюда младшие братья Корфу – Занте и Кефалония кажутся фиолетовыми. А вот тот маленький островок, наверное, и есть тот самый, который некогда, по преданию, населен был одними графами. Это предание говорит, что когда Ионические острова принадлежали Венецианской республике, один из ее дожей потерпел однажды кораблекрушение у берегов этого острова и был спасен островитянами. Дож был щедр и, преисполненный теплым чувством благодарности к спасшим его жителям единственной маленькой рыбачьей деревушки острова, после того, как освободился от наполнявшей его внутренности соленой воды, торжественно объявил: «Tutti conti!» – сиречь: «Все вы отныне графы!»
