— Катерина! О черт! — выдохнул Павел и попытался отмахнуться от жуткого видения.
Но оно не пропало. Напротив, изуродованное лицо как будто приблизилось. Тогда он зажмурился и медленно сосчитал до десяти, потом осенил себя крестным знамением и осторожно приоткрыл правый глаз — в зеркале никого не было. Решившись открыть глаза полностью, он осмотрел руки, грязное лезвие бритвы и передернулся:
— Одно из двух: или мне пора в психушку, или я больше не должен бриться безопасной бритвой. Из двух зол выбирают меньшее. Перехожу на электробритву.
Видение произвело на него такое омерзительное впечатление, что он решил принять душ. Смыв с себя, как он любил выражаться, негатив, Павел почувствовал себя много лучше. Сидя на излюбленном месте перед камином и допивая коньяк, он добродушно посмеивался над собственной впечатлительностью: «Лизавету ругал! А сам-то, будто кисейная барышня, разнюнился. Привидение, ха-ха-ха. Слабак».
Настроение у него поднялось, он призадумался. И тут его осенило! Эврика!
— А почему бы и мне в Таиланде не потеряться? На кой ляд мне вся эта свистопляска с гробами. Я еду за телом якобы дочери, прихватив с собой бабло. По прибытии на место незаметно исчезаю из аэропорта и растворяюсь в шестидесяти миллионах тайских граждан. Разыскиваю Лизу — и в Европу! Ай да Пашка! Ай да сукин сын! — нахваливал он себя, прихлебывая коньячок.
Прикончив бутылку, он отправился вздремнуть.
Взбивая подушку, позлорадствовал:
— Рано списываете меня, господа из органов. Рано. Мы еще повоюем. И поживем. Да еще как поживем! На полную катушку!
Заснул он тоже на удивление легко. Только приложил ухо к подушке — и как будто в яму провалился. Спал крепко, без сновидений.
Телефонный звонок, настойчиво пробивавшийся сквозь пелену сна, заставил его открыть глаза и посмотреть на часы — без четверти двенадцать. В доме было тихо, как в церкви. Марина после разлада с мужем устроилась на работу и теперь разносила счета за коммунальные услуги. Варюшка была в школе. Павел с хрустом потянулся, телефон продолжал неистовствовать.
— Похоже, новость уже облетела земной шар, — сострил Павел, неохотно поднялся и подошел к надрывно верещавшему аппарату.
— Алло?
— Господин Градов? — мужской голос на том конце провода показался ему знакомым.
— Он самый, с кем имею честь? — любезно ответил Павел.
— Следователь Щепкин, отдел по расследованию преступлений против личности Рузавинского УВД.
— Это из убойного, что ли? Чему обязан? — теперь Павел придал голосу легкую тревожность.
— Господин Градов, ваша дочь Елизавета Павловна Градова в настоящее время отдыхает в Таиланде, если не ошибаюсь?
— Да, я отправил ее подлечить нервы. А в чем дело? Да не томите же! — в тоне Павла послышалась откровенная паника.
— Дело в том, что полчаса назад нам звонили из Бангкока и сообщили, что ваша дочь убита, — Щепкин старался говорить как можно мягче. — В подтверждение вышеизложенного несколько минут назад по интернету получено сообщение с идентичным текстом за подписью главы полицейского департамента Сукхумвит господина Хонгсавана Наронга. К сообщению приложены снимки с места преступления. Мотив убийства — ограбление.
Павел молчал, глядясь в полированную дверцу платяного шкафа напротив, он корчился от смеха и свободной ладонью изо всех сил зажимал рот, чтобы не выдать себя с потрохами. Щепкин истолковал его молчание по-своему:
— Алло, Градов, алло! — забеспокоился он. — Почему вы молчите? Вам плохо? Я вызову неотложку! — Щепкин перешел на крик.
— Не надо неотложку, — произнес Павел, теперь его голос звучал безжизненно. — Что я должен делать?
— Вы можете подъехать к нам в управление, и мы обсудим процедуру доставки тела на родину. Вы в состоянии это сделать?
— Да. Скажите, кто ее убил?
— Подруга, Екатерина Семенова.
— Ее арестовали?
— Пока нет. Она скрылась. Но ищут.
Положив трубку, Павел приосанился и отметил про себя, что выдержку он унаследовал от прадеда Ефима Градова, известного в Подмосковье купца, торговца лесом. Крутой, говорят, был мужик. Павел удовлетворенно похлопал себя по животу и решил, что перед премьерой спектакля «Безутешный отец» необходимо основательно подкрепиться. Мурлыча под нос избитое либретто «Частица черта в нас заключена подчас», он бодро зазвенел посудой, сооружая сытный завтрак. «Видел бы меня сейчас этот лошок Щепкин», — потешался он, накладывая себе слоновью порцию омлета с грибами.
— Вся наша жизнь — игра! — басом пропел он, потрясая раскаленной сковородой, и дико расхохотался.
Глава пятнадцатая
Будучи человеком логического склада ума, Ольга обмозговала семейный инцидент и решила извлечь из него максимум выгоды. Вернувшись из больницы, она обнаружила, что Олег никуда не делся. Явился под вечер с глазами побитой собаки, приготовил вкусный ужин, помыл посуду, разобрал Ольгины вещи, пытался заговорить, но Ольга не сдавалась. И дело было не в обиде на дурацкую выходку мужа, отнюдь. Она решила использовать семейную размолвку в собственных целях. Рузавинский мясник не шел у нее из головы. По выходе из больницы Ольга планировала заняться расследованием вплотную. А игра «в молчанку» позволит ей избежать постоянных расспросов и упреков со стороны категорично настроенного Олега. Другими словами, «ссора» оказалась очень кстати, она развязала руки, и можно было спокойно заняться делом, не тратя нервы на неизбежные попреки и запреты супруга.
— И волки сыты, и овцы целы, — решила она, игнорируя подчеркнуто внимательное отношение Олега.
Не посвященная в намерения дочери Мара задалась благой целью примирить рассорившихся и пустилась во все тяжкие, неустанно изобретая способы свести голубков.
— Милые бранятся, только тешатся, — приговаривала она, предпринимая очередную попытку. — Бывает, и мы с Лариком глупим.
Ее хитроумные уловки неизменно заканчивались провалом, и, совершенно отчаявшись, она использовала запрещенный прием: намеренно поскользнулась в ванной и упала. Пока встревоженные супруги перетаскивали пострадавшую на диван, терли виски нашатырем, осматривали лодыжку и накладывали тугую повязку, Мара жадно прислушивалась к их спонтанно возникшему разговору, надеясь уловить в голосе дочери долгожданные нотки снисхождения, не забывая при этом охать и постанывать. Но, увы, в Ольгином альте по-прежнему скрежетал металл. Дочь не только не смягчилась, она в два счета выставила мужа вон и занялась матерью собственноручно. По прошествии получаса раздосадованная Мара махнула на все рукой и бросила притворяться. Она лукаво прищурилась и шепнула дочери:
— Какая же ты не тонкая, Аля! Нет в тебе ни женского ума, ни хитрости. Простодыра.
Подозрительно взглянув на мать, Ольга смекнула, что Мара все подстроила, подсела поближе и, подыгрывая матери, тоже перешла на шепот:
