Потом раздался странный звук, то ли карканье, то ли визг. А спустя мгновение из-за деревьев появился крупный лев. Поднимаясь на задние лапы и продолжая идти на них, он начал перевоплощение. Уже подходя ко мне, Эльвер покачал головой.
— Мне очень жаль, но её раньше перехватил кто-то… Мы не поняли, кто это был. Он улетел.
Я кивнула. Что тут можно сказать? Эльвер итак был встревожен. Он знал, как опасно, если кровь попадает в руки врага. Моя кровь была уже на пути к Кратегусу.
— Можно попытаться установить защиту от энвольтирования, — предложил Эльвер.
— Она действенна? — спросила я без особого интереса.
— Если маг не очень сильный, — ответил подошедший Альмер. — Лия не такая уж сильная ведьма. А Ларс всё ещё в коме.
— Не энвольтирования следует бояться, — проговорил Фарги. — Ты надёжно защищена от магии. И Кратегус это знает. Он не будет пытаться наслать на тебя порчу или приготовить зелье.
— Скорее всего, следует ждать не магических атак, — согласилась я. — Кровь нужна ему для другого.
— Для чего? — нахмурился Эльвер.
— Со мной уже был похожий случай. Только тогда женщина, которой я доверяла, передала моему противнику прядь моих волос.
— Он был колдуном?
— Хуже, — вздохнула я. — Он был генетиком.
Эльвер непонимающе поднял брови. Я мрачно усмехнулась.
— Сейчас моя сила в том, что Кратегус не знает кто я. Но, проведя несколько тестов, он найдёт ответ на этот вопрос. И это поможет ему подобрать оружие против меня.
— Такое оружие существует?
— Против каждой силы существует контрсила. Таков закон природы.
— Но где он его возьмёт? И как вообще проведёт эти тесты?
Я вздохнула и покосилась на Фарги. Он положил ладонь на мою руку, зажимающую рану, и боль утихла.
— Не только люди вышли в космос, — печально пробормотала я. — Они вытащили за собой свои кошмары. И те тоже неплохо освоились в чужих мирах. Боюсь, что теперь поединка осталось ждать совсем недолго.
Напоминать, что вести я его буду в гордом одиночестве, я не стала.
Глава 30
Уже ночью мы сидели вдвоём с Фарги у растопленного камина. На столе стояли тарелки с закусками и бутылка бургундского из винного погреба. Свечи горели, разливая вокруг золотистый трепещущий свет, который упорно, хотя и с переменным успехом, боролся с тьмой, выползающей из углов.
— Вот так и мы, — пробормотал Фарги, глядя на тонкие оранжевые язычки. — Бьёмся, хотя знаем, что никогда не победим тьму до конца. И сгораем без остатка.
— Лучше зажечь свечу, чем проклинать тьму, — проговорила я.
— В данный момент ты так не думаешь.
— Я всегда так думаю, — возразила я. — Просто сейчас я думаю не об этом.
— Что это за стихи? — вздрогнул он и нетерпеливо щёлкнул пальцами. — У тебя сейчас мелькнула в памяти строчка.
— Спрашивается, зачем я вообще утруждаю голосовые связки? — проворчала я.
— Ну, давай же! — воскликнул Фарги. — Вспоминай!
— Что тут вспоминать… — я взяла со стола свой бокал с тёмно-красным, пахнущим виноградом и Францией вином и произнесла:
И лютня плакала, и свечи оплывали,
И за окном вздыхал столетний сад.
А вы опять далёко уезжали
И я не знала, ждать ли вас назад.
Вам было грустно, я об этом знала,
Хоть вы пытались скрыть свою печаль.
И я свою, пусть как могла, скрывала,
И, слёзы пряча, всё смотрела вдаль.
— Я не читал этих стихов, — задумчиво сообщил он.
Фарги вообще считал себя знатоком поэзии. Впрочем, возможно, он и был им.
— Неудивительно, мой милый, — улыбнулась я, — поскольку эти стихи никогда не печатались. Я написала их в двадцать три года и никому не показывала. На Земле тогда был бум рыцарства. Конгресс культуры иногда инициирует такие бумы, чтоб ознакомить молодежь с искусством какой-либо определенной эпохи или цивилизации. Создаются несколько по-настоящему хороших исторических произведений в разных жанрах искусства, разворачивается рекламная компания, и вот уже в моде мечи, гербы, латы, дружеские пирушки, турниры, серенады, верность Прекрасной даме, дома в виде замков и… розы. Множество роз. Мы все писали стихи, но я как-то стеснялась выставлять их на всеобщее обозрение. Мне казалось, что они не согласуются с образом самого молодого и образцового командира поискового звездолёта Земли. Зато мои друзья повеселились тогда на славу, — я усмехнулась, вспомнив, как устроила разнос своим механикам, пытавшимся прикрепить герб Макинтошей на кожух реактора. — Кто б мог подумать…
— Что именно?
— Что для них этот бум сменится другим, бумом Тысячи и одной ночи и дворцов Мавритании, потом наступит черёд повального увлечения Индией, затем безумный латиноамериканский карнавал, потом что-то связанное с самураями, к счастью, без харакири. А я через столько лет по уши увязла в этих мечах, турнирах и крестовых походах.
— Можешь не верить, но мы сами выбираем свой путь, — проговорил Фарги и звякнул своим бокалом о мой. — К тому же ты забыла о дружеских пирушках и великой любви.
— Я горестной тоски полна
О рыцаре, что был моим,
И весть о том, что он любим,
Пусть сохраняют времена.
— Франция двенадцатого века, — усмехнулся Фарги. — Графиня де Диа, да будет любовь её благословенна в веках. Так выпьем за любовь!
Я пригубила вино. В гостиной было полутемно и сумрак, разгоняемый светом свечей и пылающих в камине поленьев, окутывал таинственной дымкой сидевшего напротив Фарги. Он был фантастически красив. И все, кого я любила, были красивы. Так непохожи друг на друга, но так необычны, умны и талантливы. И чувства, которые они вызывали во мне, были так несхожи: от долгой и счастливой любви, до безумной и противоречивой мучительной страсти, от легкого флирта до пламенного обожания. И все они пропали из моей жизни, оставив тёплые, печальные воспоминания и чувство благодарности.
— А, может, пора? — неожиданно для себя проговорила я. — Согласись, ненормально для человеческого существа быть бессмертным. Ведь смерть нужна, чтоб избавиться от груза прожитых лет, от тягостных воспоминаний, от сложившихся установок. Чтоб начать всё с чистого листа.
— Конечно, — кивнул он. — Мы все умираем. По-настоящему бессмертных нет. Но жить в твоём возрасте — это нормально. Люди живут и дольше. Тебе не двести лет.
— Я иногда кажусь себе такой старой.
— А мне что делать? Как думаешь, давно мой мир покинул достижимые границы Галактики? Многие тысячи лет назад. А для меня это лишь пятая жизнь и она оборвалась ужасно рано. Я привык жить века и тысячелетия, я привык на грудь принимать и удары вражеских мечей, и удары времени. И я никогда не торопил смерть… — он внимательно взглянул на меня своими чёрными очами. — Впрочем, и ты не торопишь. Ты боишься смерти, потому и завела этот разговор. Хочешь мысленно подготовиться к тому, что считаешь неизбежным.
