– Николай Васильевич, посмотрите, что это такое там двигается? – обратился я к подошедшему в этот момент прапорщику Муратову. Тот посмотрел в бинокль.
– Да, кажется, австрийцы, но только еще далеко…
– Однако! – покачал я головой. – Не отстают от нас… Думают гнать нас, как мы гнали их к Кракову…
В это время появился с дымящимся котелком в руке вестовой Ермолаев.
– Ваше благородие, чайку попейте!
– Спасибо брат, да вот австрийцы к нам в гости идут! – пошутил я.
– Ничего, ваше благородие, сюды он не сунется, вишь, экая крепостина! – При этих словах Ермолаев все-таки с беспокойством покосился в сторону противника. – Не видать-то еще никого! – успокоительно прибавил он. – Где прикажете, на вольном воздухе или в блиндажу?
Ермолаев поставил черный от копоти котелок на верх узкого хода сообщения, где мы стояли, а сам выбежал хлопотать. Через несколько минут он вернулся и притащил с собой, как говорится, весь припас. Он расстелил рядом с котелком на земле полотнище палатки, положил два ломтя хлеба, намазанные маслом, два запачканных кусочка сахара и налил в кружки жиденького чаю. Мы с прапорщиком Муратовым выпили по кружке и принялись за вторую, но вдруг четыре частых орудийных удара один за другим потрясли воздух. Это открыла огонь наша батарея откуда-то из-за Быхавы. Мы не допили свой чай и бросились на передовую линию. Солдаты со сна засуетились и поспешили к бойницам, в которые были вложены их ружья. Я взглянул в бинокль. Верстах в трех от нас австрийцы из походных колонн начали разворачиваться в боевой порядок. Вдали пыхнули белые дымки наших шрапнелей. Снаряды легли хорошо. Если бы у нас не ощущался недостаток снарядов, то теперь австрийцы, находившиеся перед нами как на ладони, могли бы быть рассеянны одним только нашим артиллерийским огнем. Но снаряды, вероятно, приказано было расходовать очень экономно, поэтому наша батарея поддерживала лишь редкий огонь, который, конечно, не мог причинить австрийцам много вреда, и потому австрийцы продолжали безостановочное наступление. Левее отозвалась еще одна наша батарея, но и ее огонь был слабый за недостатком снарядов. Вновь пришлось испытать чувство горькой досады и затаенный злобы против тех, по чьей вине наша армия в самый критический момент оказалась без снарядов…
Так, не неся почти никаких потерь от нашего слабого артиллерийского огня, австрийцы подошли уже на ружейный выстрел и стали рассыпаться в густые цепи. Позади двигались резервы, тоже цепями. Издали донеслись орудийные раскаты, подобно грому… Один орудийный залп, левее другой, дальше третий… Шрапнели сделали большой недолет… Завязывался бой. Австрийцы повели наступление в твердой уверенности, что мы совершенно деморализованы и расстроены вчерашним боем и вообще всем этим непрерывным тяжелым отступлением. Поэтому, преследуя нас по горячим следам, они надеялись овладеть нашей оборонительной линией, так сказать, с налета. Но они жестоко ошиблись в расчете. Пока австрийцы были на расстоянии дальнего ружейного выстрела, с нашей стороны наблюдалось зловещее молчание, точно нас тут совсем и не было. Но в действительности все наши части, занимавшие передовую линию, были в полной боевой готовности встретить врага. Когда австрийские цепи подошли к нам на расстояние 1500 шагов, наши войска начали обстреливать их редкими, но выдержанными залпами. Австрийцы, по-видимому, начали нести потери, так как движение их вперед вдруг стало порывистые. Наша артиллерия теперь открыла беглый огонь. Но австрийцы продолжали упорно наступать. Австрийские батареи, в свою очередь, усилили огонь, но они не успели еще хорошо пристреляться, и поэтому снаряды их рвались где попало, не причиняя нам никакого вреда. Австрийцы наступали по ржаным полям, поэтому на желтом фоне ржи их цепи отчетливо выделялись черными точками. Когда они приблизились к нашим окопам на расстояние с полверсты, по всей нашей линии внезапно был открыт такой сильный ружейный и пулеметный огонь, что австрийцы замялись. Между ними произошло замешательство; видно было, что такого отпора они не ожидали. Часть продолжала наступление, другая же совершенно исчезла с наших глаз, спрятавшись в рожь. Это воодушевило наших солдат. В воздухе стояла сплошная ружейная и пулеметная трескотня. Все реже и реже становились наступающие австрийские цепи. Наконец, австрийцы двинули свои резервы, показались позади новые цепи. Спрятавшиеся было во ржи некоторые части австрийцев снова вынырнули, словно из-под земли, и все вместе бросились вперед в отчаянном дерзком порыве. Это был девятый вал… Австрийцы несли страшные потери от нашего огня, но они упорно продолжали наступать, точно пьяные. Некоторые отдельные нестройные группы их уже находились у подошвы нашей возвышенности, и точно бешеные, согнувшись и прячась во ржи, лезли наверх, но все они тут же и полегли, скошенные нашим огнем. Солдаты наши до того увлеклись боем, что многие из них повыскакивали на бруствер окопа и стреляли в австрийцев кто с колена, а иные даже стоя. Наступил тот кульминационный момент боевого воодушевления, когда достаточно было бы крикнуть «Вперед, братцы, за мной!!!», и солдаты все как один бросились бы в контратаку. И, вне всякого сомнения, если бы у нас под рукой был бы свежий резерв в размере хотя бы одного полка и нам приказано было бы перейти в наступление, то мы погнали бы всю эту массу австрийцев, кто знает куда. Но, вероятно, это еще было преждевременно по общим стратегическим соображениям. Огонь наш не ослабевал ни на минуту, и австрийцы, в конце концов, не выдержали и залегли на ровном месте недалеко от подошвы нашей возвышенности шагах в 600 от наших окопов и сами открыли беспорядочный огонь. Наступление противника, таким образом, было остановлено. Австрийцы воочию убедились, что им не удастся так легко завладеть нашей укрепленной позицией у Быхавы, и потому сами перешли к обороне в ожидании новых подкреплений и сосредоточения артиллерии, при помощи которой они и надеялись разрушить нашу укрепленную линию и отбросить нас дальше на северо-восток. Но об этом в следующей главе.
Раньше чем перейти к описанию этого серьезного боя под Быхавой, имевшего большое значение для наших армий, оперировавших в Польше, я хочу познакомить читателя с общей стратегической обстановкой, создавшейся к этому времени на нашем русском фронте.
Начав генеральное наступление на Восточном фронте весной 1915 года, немцы задались широкой целью если и не уничтожить совершенно нашу армию, то по крайней мере привести ее в состояние полной небоеспособности. Для осуществления этой цели недостаточно было бы только принудить наши войска к отступлению по всему фронту, нет, а нужно было бы затеять такие операции, в результате которых несколько наших армий подверглись бы окружению и изоляции, короче говоря, чтобы получилось бы нечто вроде Седана. Только в этом случае мог бы быть компенсирован этот рискованный шаг германской стратегии перенесения центра тяжести кампании с Западного на Восточный фронт, и только этим могли бы быть оправданы колоссальные жертвы и неимоверные усилия, принесенные во имя исполнения смелого, но рокового для австро-германцев плана. Кто знает, чем бы кончилась мировая война, если бы немцы весной 1915 года все свои огромные силы со свежими, вновь сформированными армиями и могучей артиллерией бросили бы не на Восточный, а на Западный фронт? Ведь союзники к тому времени еще не были вполне готовы для ведения операций в широком масштабе, и вряд ли они смогли бы противостоять тогда натиску германцев. Существует предположение, что германский штаб был вынужден обернуться на Россию и бросить на нее все свои свободные силы по той причине, что русская армия уже перевалила через Карпаты и спускалась в Венгерскую равнину. Благодаря этому для Германии создавалась зловещая стратегическая обстановка. Насколько Германия со стороны своих восточных границ могла по праву считать себя неприступной крепостью, настолько с юга, со стороны Австро-Венгрии, она была совершенно оголена и легко уязвима, так как само собой разумеется, что против своей кровной союзницы ей нечего было возводить укреплений. В своем месте настоящего труда мне приходилось указывать, что по некоторым данным можно было предположить, что это чрезвычайно важное обстоятельство, то есть форсирование Карпат с целью нанесения решительного удара Германии со стороны Австрии, и было положено в основу стратегии Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича. И, как мы видим, в этом отношении счастье первоначально улыбнулось нам. Мы уже недалеко были от заветной цели. Это настолько встревожило Вильгельма, что он со свойственной ему энергией решил раз и навсегда покончить с Россией, только мешавшей ему прикончить Францию. Вот почему колесо войны неожиданно поворачивается в другую сторону, и Германия обрушивается на Россию почти всеми своими силами, тем более что момент для этого оказался как нельзя более подходящий, ибо немцы отлично знали, что у нас истощился запас снарядов и снаряжения и иссяк приток живой силы. Помимо стратегических соображений были налицо еще и психологические мотивы. Германский народ, видя, что победа не далась в руки так скоро, как мечтали об этом германские стратеги, стал заметно тяготиться войной. Нужны были блестящие, прямо наполеоновские победы для того, чтобы поднять дух германского народа. А этого легче всего было, конечно, добиться на Восточном русском фронте, и с этой целью австро-германцы и решили использовать удобный момент и начали весной 1915 года грандиозную кампанию на нашем фронте. Повторилось то же самое, что было в начале войны, когда наши войска были под Кёнигсбергом. Тогда тысячи беженцев, наводнившие Берлин, подняли такую панику в населении Германии, что Вильгельм для успокоения общественного мнения, несмотря на все уговоры своего талантливого полководца фельдмаршала Гинденбурга покончить сначала с Францией, не послушался и снял с Западного фронта в решительную минуту одну из лучших своих армий с прусскими корпусами и перебросил ее на русский фронт. В результате этого наши войска были отброшены снова в пределы России, но зато французы выиграли сражение на Марне, имевшее почти решающее значение для всей войны. Все согласны на том, что это была огромная стратегическая ошибка, имевшая для Германии роковые последствия… И, если хорошенько вдуматься в общую стратегическую обстановку на Восточном и Западном фронтах, сложившуюся к весне 1915 года, то можно сказать, что германцы совершили такую же точно стратегическую ошибку, какую они допустили в августе 1914 года, перебросив в критический момент войска с Западного на Восточный фронт. Но только теперь это было сделано в гораздо большем масштабе. Правда, на Западном фронте в это время наблюдалось относительное затишье, и союзники держались пассивной обороны, но германцы должны были знать, что эта пассивность есть следствие того процесса накапливания живых и материальных сил войны, который еще не был закончен. И вот нанесение решительного удара союзниками прежде, чем этот процесс будет закончен, казалось, и должно было бы лечь в основу германской стратегии начала 1915 года. После разгрома союзников Германии уже не трудно было бы справиться с Россией даже и в том случае, если бы русская армия заняла бы Вену и Будапешт. Но германская главная квартира решила сделать как раз наоборот: сначала разбить Россию, а потом прикончить Францию. Но такое решение, как я уже сказал, было роковым для Германии. Даже и в том случае, если бы Вильгельму и удалось бы совершенно разгромить русскую армию и принудить Николая II к миру, даже и после того германская армия, утомленная непрерывными боями, сильно ослабленная огромными потерями живой силы и снарядов, не смогла бы уже нанести союзникам решительного удара, да к тому же и процесс накопления живых и материальных сил войны, о котором упоминалось выше, у них уже близился бы к концу. Итак, весной 1915 года немцы двинули на Восточный фронт все, что могли. Блестящие победы, ознаменовавшие первые же дни генерального наступления немцев на русском фронте, до того вскружили голову Вильгельму, что он стал мечтать о Седане на русском фронте. Первая попытка устроить Седан, то есть окружить и взять в плен наши армии в Галиции, потерпела неудачу. Наши войска отступили к своей границе, сохранив всю свою боеспособность и не упав духом. Оставалась вторая и последняя уже возможность преподнести Вильгельму Седан – это мешок, образовавшийся в Польше, на дне которого доживала последние дни Варшава. Германцы во что бы то ни стало решили «завязать» этот мешок, то есть окружить несколько наших армий, в числе которых была также и наша 3-я армия. Для осуществления этого плана австро-германцы сконцентрировали несколько ударных армий, которые должны были прорвать наш фронт следующим образом.
