– Бей, бей, братцы!.. Так его!.. Еще!.. Еще!.. – не помня себя вопил я.
А прапорщик Муратов на другом конце роты тоже воодушевлял солдат. Горушка с кладбищем правее нас, чуть и впрямь не ставшая настоящим кладбищем для ее защитников, была вся исковеркана воронками от снарядов, но и та теперь ожила.
Несколько наших пулеметов, установленных на самом кладбище, косили австрийские колонны, бросившиеся на штурм. Наконец, австрийцы не выдержали нашего дружного огня и, точно волны во время отлива, отхлынули назад…
– Ура-а-а!.. – пронеслось по нашей линии. Нас охватило такое воодушевление, что мы и сами готовы были броситься вслед за австрийцами.
Еще жарче затрещали ружья, безостановочно строчили пулеметы. Гремели наши батареи. Шрапнели низко стлались по земле. Австрийцы окончательно не выдержали и обратились в паническое бегство, усеивая своими трупами и ранеными весь скат. И только тогда, когда они укрылись в своих окопах и сами, в свою очередь, начали оттуда стрелять, наш огонь ослабел и постепенно затих. Так кончилась вторая попытка австрийцев взять нашу укрепленную позицию у Быхавы, стоившая им таких огромных жертв и разбившаяся о стойкость и мужество русского солдата. О, если бы нам дали тогда такую артиллерию, какой располагал наш враг, другая бы совершенно получилась бы картина… Австрийцы, убедившись в неудаче своей атаки, снова открыли артиллерийский огонь по нашим окопам, словно желали этим сорвать свою злобу. Мы снова принуждены были искать спасения в убежищах. Но атака больше не повторилась, и бой вскоре совершенно затих. У меня в роте оказалось три убитых и с десяток раненых. С наступлением темноты убитых, наших и австрийских, вблизи похоронили, поужинали и лихорадочно принялись за приведение в порядок разрушенных окопов и проволочных заграждений. Работать приходилось под огнем. Австрийцы часто бросали ракеты и, заметив что-нибудь подозрительное в наших окопах, тотчас открывали огонь из пулеметов. Это нам не обошлось даром. За ночь один в моей роте был убит и несколько ранено.
Приблизительно то же самое было и в других ротах. Но, как бы там ни было, к утру окопы и проволочные заграждения были поправлены, и мы снова готовы были встретить врага. Но австрийцы не могли еще оправиться после нанесенного им тяжелого поражения, и только на третий день после того они возобновили попытку нас атаковать.
Снова два часа без перерыва австрийская артиллерия била по нашим окопам и проволочным заграждениям, и затем пехота бросилась в атаку, но и на этот раз австрийцы с большими для них потерями были отбиты и снова отхлынули в исходное положение. После того они уже пассивно держались в своих окопах, бросив всякую надежду сбить нас с быхавских позиций. Такую же неудачу потерпели австрийцы и правее нас по всему фронту нашей дивизии. Как вдруг боевая обстановка неожиданно изменилась в нашу пользу. Дело в том, что австрийцы, бросив на нашу позицию у Быхавы свои крупные силы, оставили на своем левом фланге для прикрытия операций у Быхавы лишь слабый заслон в том расчете, что наша армия настолько теперь считалась расстроенной, что от нее ни в коем случае нельзя было ожидать активности. Это обстоятельство было учтено нашим командование, и на помощь нам была двинута из резерва свежая сибирская стрелковая дивизия.
Был жаркий июльский день. Парило. Воздух был отравлен ядовитым запахом разлагавшихся австрийских трупов. Время уже было за полдень. Солнце палило нещадно. Как недавно еще мы спасались в блиндажах от австрийских снарядов, так теперь приходилось искать там спасения от зноя, так как там была приятная сырая прохлада. На передовой линии наступило затишье. Только изредка то там, то сям раздавались с нашей и с австрийской стороны одиночные ружейные выстрелы. Я и прапорщик Муратов лежали на соломе в своем блиндаже. Прапорщик Муратов крепко спал. У телефонного аппарата со скучающим сонливым видом сидел дежурный телефонист. Вдруг в трубке загудело, точно дальний рожок железнодорожного стрелочника: «Ту-ту-тууу…» Телефонист быстро схватил трубку
– Четвертая рота! Слушаю!.. Я передаю трубку!.. Ваше благородие! Вас просит батальонный…
Я вскочил и приставил трубку к уху. Говорил капитан Шаверов.
– Вы поручик Никитин?
– Так точно…
– Правее нас сибирская дивизия перешла в наступление… Будьте на всякий случай готовы!
– Слушаюсь.
Я разбудил прапорщика Муратова и объяснил ему в чем дело. Мы поспешно вышли из блиндажа.
– Ермолаев!
Из окопчика для вестовых, вырытого у нашего блиндажа, выскочил Ермолаев без фуражки и без пояса.
– Что изволите, ваше благородие?
– Передай фельдфебелю, чтобы сию минуту люди стали за ружья! Только без суеты.
Мы с прапорщиком Муратовым ходом сообщения вышли на передовую линию и стали всматриваться в бинокль в ту сторону правее нас, где, по нашему мнению, должна была наступать сибирская дивизия. Но там пока никого не было видно. Против нас в австрийских окопах было совершенно спокойно. Австрийцы по-видимому и не подозревали о готовящемся им сюрпризе.
Между тем солдаты моей роты, встревоженные моим приказанием, стали по ходам сообщения прибегать на передовую линию. Но, видя, что австрийцы не наступают, успокоились и тихонько переговаривались между собой, что это такое все значит. Так в напряженном ожидании прошло около часа. Я уже начинал думать, что тревога была напрасна! Но вот правее нас прогремели раскаты орудий. Звучной волной прокатились они в знойном воздухе и замерли. Но вот опять: «Бррр-у-у-у-умм…» Раскаты были похожи на далекий гром. Можно было подумать, что приближается гроза. Но туч нигде не было видно. Орудийная канонада усиливалась. Я с трепетно бьющимся сердцем всматривался вправо, в ту сторону, откуда ожидал наступление сибиряков. К чести сибирских частей нужно сказать, что они по праву заслужили добрую боевую славу, и, где бы они ни появились, нередко они спасали положение, а иногда одерживали блестящие победы. Достаточно вспомнить первое наступление немцев на Варшаву осенью 1914 года, в котором принимали участие лучшие германские войска. Уже предместья Варшавы обстреливались неприятельской артиллерией. Участь ее, казалось, решена. Но стремительный натиск сибирских полков, брошенных в бой прямо из вагонов, спас положение. Немцы обратились в паническое бегство, бросая орудия и обозы. Всюду, где ни появлялись сибирские части, они приносили с собой дух бодрости и уверенности в победе. «Сибиряки пришли! Сибиряки пришли!» – так обыкновенно говорили о них у нас. Об австрийцах они выражались с презрением, разбить их, по выражению сибиряков, было все равно что раз плюнуть. Да и у нашего высшего командования сибирские войска были на особом счету, нечто вроде гвардии 2-го разряда, поэтому почти все сибирские корпуса были сосредоточены на германском фронте.
И нужно сознаться, что боевая подготовка сибирских частей стояла выше подготовки наших войск Центральной России по той простой причине, что офицерский и унтер-офицерский кадр сибирских полков почти сплошь состоял из лиц, прошедших суровую боевую школу Русско-японской войны. Да и само по себе население Сибири, влившееся в сибирские полки в силу каких-то там причин, климатических, что ли, или там экономических, известно своей выносливостью и крепким здоровым духом.
