А с немцами иметь дело было не так легко. И действительно, на третий же день немцы показали себя. На рассвете они пустили удушливые газы на фронте N-ской сибирской стрелковой дивизии. Как потом рассказывали немногие уцелевшие очевидцы этой неслыханной жестокости немцев, картина была ужасная и неподдающаяся никакому описанию. Густые бело-зеленые облака тяжелого газа медленно с шипением ползли к окопам сибиряков, подгоняемые легким утренним ветерком, точно какое-то страшное клубообразное чудовище подкрадывалось к своей жертве, готовое ее задушить своим смертоносным дыханием. Боже, до чего может дойти человеческая жестокость! Несчастные сибиряки были обречены на верную гибель, так как в то время у нас еще не было противогазовых масок. Слухи о том, что немцы применяют удушливые газы, давно уже ходили в наших войсках, вызывая в солдатах суеверный страх, а в офицерском составе чувство благородного негодования. Завидя облака удушливого газа, сибиряки в паническом ужасе бросились бежать из окопов, но были настигнуты удушливыми газами, и вскоре все пространство на протяжении нескольких верст, где прошли ядовитые газы, сделалось мертвым полем. Зелень и трава пожелтели и увяли, и несколько тысяч почерневших скорченных трупов удушенных героев недвижно лежали, рассеянные по всему полю, в разных позах и своим ужасным жутко-молчаливым видом как бы вопияли к небу об отмщении… Произведя газовую атаку на участок N-ской сибирской дивизии, немцы тотчас сами перешли в наступление и, не потеряв, разумеется, ни одного человека убитым или раненым, прошли нашу передовую линию и начали распространяться в тыл. Ликвидировать этот прорыв было нечем, так как в распоряжении нашего высшего командного состава под рукой не было свободных сильных резервов, и потому дан был приказ, не вступая с противником в бой, отойти на следующую позицию.
Около полудня наш полк двинулся походным порядком. Вправо и влево по линии фронта поднимался дым от пожарищ. День был знойный. Во многих местах рожь уже была сжата и сложена в огромные скирды, но теперь эти скирды и даже несжатая рожь были охвачены огнем, горели опустевшие жалкие деревушки. Вокруг было море огня и дыма. Невольно вспоминалась картина – отступление двенадцатого года, когда русская армия все сжигала и уничтожала на своем пути. Но тогда, быть может, это и имело смысл, теперь же это ничем не могло быть оправдано и лишь еще более разорило несчастных мирных жителей, волею судьбы попавших в сферу военных действий.
Отступление наше было безостановочное. К ночи мы вышли на линию Брест-Литовска, который оставался западнее нас верстах в двадцати пяти и теперь представлял собой грандиозное пожарище. Огромное зарево заняло собою чуть не полнеба. Ночь сама по себе была темная, но оранжевый отблеск отпылавшего Брест-Литовска придавал всему причудливый, какой-то фантастический вид. На перекрестке больших дорог произошла заминка, едва не превратившаяся в панику. Смешавшиеся в кучу люди и лошади казались какими-то призраками из потустороннего мира. Повозки обозов, артиллерийские парки, орудия – все это лезло друг на друга, раздавались крики, ругань, храпение и ржание лошадей, и на всем этом лежал спокойный бледно-розовый отблеск зловеще пылавшего вдали Брест-Литовска…
У всех нас было унылое настроение, так как мы видели, что лучшая наша первоклассная крепость была уже в руках врага…
На рассвете следующего дня мы заняли временную позицию по линии каких-то опустелых деревушек. Окопы, вероятно, наспех уже были вырыты местными жителями, но окопы были недостаточно глубоки, и их пришлось немного углубить. Впереди нас на расстоянии двух верст лежало в низине небольшое местечко. Утро было прекрасное. Солнце уже всходило, и вся впередилежащая местность была залита его яркими, животворными лучами. Утомленные длинным переходом и бессонной ночью солдаты спали вповалку где кто попало. Окопы моей роты пересекали большую дорогу, ведущую в тыл нашего расположения.
На этой дороге я стоял и смотрел вперед в бинокль. Но нигде не было заметно ни малейших признаков жизни, точно все живое вокруг вымерло. Вдруг где-то далеко впереди глухо щелкнули два-три выстрела, возвестившие нам о приближении передовых неприятельских разведывательных частей. Вскоре раздались ружейные выстрелы и в других местах. Было очевидно, что наша разведка столкнулась с неприятельской. Я, не отрываясь, смотрел в бинокль, стараясь различить движение противника. Мне показалось, что в отдалении около перелеска в клубах поднявшейся пыли мелькнули быстро промчавшиеся лошади, которые тащили не то повозки, не то орудия, трудно было разобрать. Скорее всего, это была, как я думал, конная батарея, выезжавшая на позицию. И я не ошибся. Не прошло и 15 минут, как именно с той стороны из-за леса донесся громовой раскат орудий. Казалось, природа вздрогнула от этого могучего удара, так дерзко ворвавшегося в мирную тишину ясного, спокойного утра. Снаряды с пронизывающим шумом пронеслись надо мной так, что я невольно присел на корточки. В то же мгновение позади меня треснули два разрыва. Я оглянулся. Шагах в двухстах от меня низко над дорогой повисли два белых таких невинных на вид шрапнельных облачка. «Ваше благородие! Уходите!» – кто-то крикнул мне из окопа. И едва я успел прыгнуть в окоп и согнуться, как снова гром в отдалении и почти одновременно две шрапнели с грохотом разорвались как раз против того места на дороге, где я только что стоял. На меня посыпалась земля, окутало шрапнельным дымом и силой взрыва бросило на дно окопа, но все же по милости Божьей я остался совершенно невредим.
Вслед за тем неприятельская батарея перенесла огонь несколько дальше и стала бить по деревушке. Теперь я имел возможность высунуться и осмотреться. Сердце мое невольно дрогнуло. Впереди, поблескивая на солнце штыками, спускались по скату к местечку густые колонны немцев. Их хорошо было видно даже простым глазом. «Ах, теперь бы артиллерией хватить…»Я бросился к телефону.
– Николай Васильевич! Обстреляйте залпами! – бросил я на ходу прапорщику Муратову.
Задудел телефон: «Ту-ту-ту-ту…» Телефонист торопливо передал мне трубку.
– Колонны противника спускаются к местечку, ради бога, передайте на батарею!.. Такого случая нельзя пропустить!
– Хорошо, я передам в штаб дивизии, только вряд ли что будет… Нет снарядов… – с горечью ответил мне адъютант.
– Да вы прямо на батарею…
– Нельзя. Теперь у нас новый приказ: артиллерии открывать огонь только с разрешения начальника дивизии…
«Трра-х, тррах!!» – это прапорщик Муратов начал обстреливать неприятеля залпами. Разговор со штабом полка оборвался, и я, готовый с досады рвать на себе волосы, смотрел на колонны противника, которые преспокойно продолжали двигаться на виду, точно знали, что у нас нет снарядов.
Это была просто какая-то насмешка над нами. Я все ждал, что вот-вот ударит наша батарея и запустит хоть несколько шрапнелей по такой заманчивой цели. Но напрасно, наша артиллерия молчала… Вскоре колонны скрылись в местечке. Я с досады плюнул и пошел на правый фланг своей роты.
Да, трудно безоружному противостоять вооруженному до зубов.
Около полудня немцы, надеясь на слабость наших сил и отсутствие артиллерийской поддержки, перешли цепями в наступление на фронте нашей дивизии, но были встречены таким жарким пулеметным и ружейным огнем, что принуждены были остановиться. Ночью был ползшей приказ о дальнейшем отступлении.
