Эх, мерзавцы, мерзавцы! Сами же роют могилу своей Родине.
На глазах у прапорщика Муратова блестели слезы…
Так наступила зима 1915–1916 годов. Боевые действия замерли, и война приняла позиционный характер. Белый снежный саван покрыл землю; пятнами отчетливо выделялись разбросанные деревушки, чернели на горизонте неясные контуры лесов. Наши и германские окопы едва можно было отличить из-под снега и то только благодаря неровной линии проволочных заграждений, которые темной змейкой ползли вправо и влево. Все было мертво и безлюдно вокруг, и только кое-где струившийся над окопами дымок свидетельствовал о том, что где-то там, под этим холодным, снежным покровом есть люди, есть жизнь, странная, тяжелая окопная жизнь.
Не стану останавливаться на ней, она хорошо известна читателю. Днем мертвящую тишину нарушал с чьей-нибудь стороны редкий ружейный выстрел, да временами проносился гром артиллерийской очереди.
Никто не смел показаться на поверхности окопа, так как на белом фоне снега отчетливо выделялась человеческая фигура, и меткая пуля, взвизгнув в воздухе, впивалась в свою жертву Ночью наш прожектор, стоявший где-то за Адаховщиной, до самого рассвета, то потухая, то зажигаясь, медленно водил своим глазом, и яркий световой сноп, совсем узенький у самого прожектора, расширялся к концу и скользил по поверхности земли, ярко освещая все встречающиеся по пути предметы. Временами вся местность далеко вокруг освещалась германскими ракетами, которые высоко взвивались вверх и падали вниз красивыми, яркими звездами. Вся наша жизнь протекала на пространстве между окопами и Подлесейками. Заступления на позицию чередовались с отдыхом в Подлесейках, которые после холодных, узких окопов с нависшей над ними постоянной опасностью казались нам настоящим раем. Немцы нас ничем не тревожили и преспокойно себе зимовали в своих хорошо оборудованных, сильно укрепленных окопах.
Эта наступившая с обеих сторон полная пассивность, по мнению нашего начальника дивизии генерала Ткачевского, воображавшего из себя большого стратега, гасила боевой дух его, как он выражался, «стальной дивизии». Поэтому он время от времени отдавал приказ какому-либо полку своей дивизии, стоявшему на позиции, произвести боевую разведку ротой с непременным условием добыть пленных.
Можно себе представить всю безрассудность и жестокость подобного рода приказов! Как на потеху, ночью бросались две сотни несчастных, обреченных людей на колючую неприятельскую проволоку… На каких-нибудь полчаса на фронте происходило столь желаемое генералом Ткачевским «боевое оживление», трещали германские пулеметы, одна за другой взвивались ракеты, рвались ручные гранаты, грохотала очередями артиллерия… Но вот кровавое представление кончено… Все утихло. Остатки разведывательной роты рассеиваются, и деморализованные, озлобленные на начальство солдаты скрываются в свои окопы, а вблизи неприятельских заграждений остаются несколько наших убитых и десятка два тяжелораненых, которых подбирали потом германские санитары.
Часто вопли этих несчастных жертв доносились до нас, и сердце наше обливалось кровью…
О, если бы мог слышать эти вопли сам генерал Ткачевский – этот пустоголовый честолюбец, которого, кстати сказать, мы никогда не видели в окопах! Да, господа русские генералы, нельзя было так безрассудно и жестоко швырять человеческими жизнями, когда этого совершенно не требовала боевая обстановка, как это делали вы в минувшую мировую войну!
Германцы шутя отбивали эти смелые вылазки с нашей стороны. Но, в конце концов, как надоедливая муха, мы вывели их из терпения, и они однажды решили нам отомстить. На позиции стоял 19-й Костромской полк нашей дивизии. На правом его фланге наша главная укрепленная линия отходила коленом назад, так как в этом месте река Шара делала крутой изгиб. Для наблюдения за противником на ночь вперед на небольшую возвышенность, находившуюся как раз против разрушенной деревни Якимовичи, выставлялась сторожевая застава из одного взвода. Место расположения заставы было совершенно не укреплено и от нашей передовой линии находилось на довольно значительном расстоянии. Существовала только телефонная связь с той ротой, от которой застава выставлялась. Таким образом, над заставой висела постоянная смертельная опасность быть в одну прекрасную ночь уничтоженной противником.
Так оно и случилось. Немцы до поры до времени оставляли в покое заставу, но не выпускали ее из виду и готовили костромичам неожиданный сюрприз. В роковую для себя ночь люди заставы привыкли к тому, что здесь немцы не тревожат, в полной уверенности, что и на этот раз все сойдет благополучно, беспечно завалились себе спать в своих землянках, положившись на бдительность выставленного караула и часовых, а какой-то там прапорщик, начальник заставы, умудрился даже раздеться и лечь спать как ни в чем не бывало в одном белье, потому что ему, видите ли, было жарко в землянке.
Ночь была туманная и темная. Немцы в количестве полуроты незаметно подкрались и без выстрела бросились на нашу заставу. Поднялась невероятная суматоха, крики, беспорядочная стрельба. Сонные солдаты, разбуженные криками и стрельбой, обезумев от ужаса, выскакивали из землянок и тут же закалывались германцами или уводились в плен. Сам герой этой непростительной халатности – прапорщик едва успел убежать в одном белье.
По всей нашей линии поднялась тревога. Затрещали пулеметы, открыла огонь артиллерия. Словом, поднялась такая суматоха, что получилось впечатление настоящего наступления. Из штаба дивизии непрестанно звонили и спрашивали, в чем дело. А горсточка немцев, наделавшая столько шума, преспокойно убралась себе восвояси, и стрельба вскоре затихла. От заставы же осталось только десять человек, остальные двадцать были или заколоты, или уведены в плен.
Бедный прапорщик, перепуганный чуть не до смерти случившимся, едва не попал под суд.
Укрепившись как следует на Восточном русском фронте, германцы решили, что если им и не удалось совершенно уничтожить русскую армию, то во всяком случае она надолго обезврежена. В силу этого соображения германский Генеральный штаб начал усиленную переброску войск на Западный фронт с тем, чтобы нанести решительный удар Франции. В результате начались ожесточенные и упорные бои у Вердена – этого ключа к Парижу. Французы, сознавая, что решается, быть может, участь всей войны, а вместе с ней и Франции, защищались с отчаянным мужеством. Немцы напрягали все усилия, чтобы взять Верден. Из рук в руки переходили отдельные форты крепости. Лучшие германские полки полегли на подступах к этой твердыне Франции. Вильгельм отдал приказ взять Верден во что бы то ни стало. Весь мир с замиранием сердца следил за этой мертвой схваткой двух злейших врагов. Франция изнемогала… Силы ее иссякали, между тем как германцы бросали на Верден все новые и новые свежие части, снятые с русского фронта.
Приближалась трагическая развязка… Франция обратилась к России с мольбой о поддержке. И вот опять русская армия, еще сама не оправившись от только что пережитого разгрома, донельзя измученная и обессиленная, решила протянуть братскую руку помощи своей погибающей союзнице. Совершенно неожиданно для немцев на нашем Северном фронте в ночь под Рождество, несмотря на страшную метель, латышские стрелковые части, одетые в белые халаты, вдруг перешли в стремительное наступление на Митаву и, взяв с налету все три сильно укрепленные линии германских окопов, прорвали фронт и продвинулись в глубину почти на сорок верст. Одновременно с этим в других частях нашего громадного фронта произошли грозные демонстрации. Произошло чудо: получилось впечатление, что русская армия, которую немцы уже считали парализованной и неспособной на долгое время к активности, вдруг ожила и переходит в общее наступление. Германский штаб забил тревогу. Переброска войск с Восточного фронта на Западный была приостановлена, огромные силы германской армии оставались прикованными к русскому фронту, и самим германцам пришлось потратить немало усилий, чтобы ликвидировать опасный литовский прорыв, который грозил свести на нет все достижения немцев весенней и летней кампании 1915 года. Таким образом, благодаря своевременной самоотверженной помощи русской армии Верден удержался и еще раз, вторично за эту войну, Франция была спасена Россией.
