Мы опять присели на корточки, так как осколки, как мухи, зажужжали кругом…
Обстрел продолжался с полчаса, однако все обошлось благополучно: ни один снаряд не попал в окоп. Как только обстрел кончился, я вышел из землянки, решив зайти к капитану Шмелеву и, кстати, занести ему кроки. Землянка капитана Шмелева находилась несколько позади расположения нашего батальона и была вырыта на отвесном, крутом скате шоссе, проходившем через Ленку-Седлецкую на Радлов.
Пока я шел ходом сообщения, который был мне до плеч и местами даже выше, австрийцы не обнаруживали моего движения. Но лишь только я оттуда вышел на открытое пространство, как среди австрийцев тотчас нашлись желающие поохотиться на мою особу Раздался выстрел, явно направленный на меня, так как пуля ударилась о землю недалеко от меня и жалобно зазвенела. За первым выстрелом последовали еще другие, и пули цокали, чуть-чуть не задевая меня. Вероятно, пасмурная погода мешала взять точный прицел. Признаться, ощущение мое было не из приятных. Конечно, быть в роли загнанного, беспомощного зайца вряд ли кому-нибудь пришлось бы по вкусу. Но что оставалось делать? Упасть на землю? Бежать? Нет… Собственное достоинство не позволяло. «Ну, постой же, сволочи!.. Я вам отплачу…» – сжав зубы, подумал я и, взглянув, откуда приблизительно раздавались выстрелы, прибавил шагу. Пули назойливо провожали меня, причем одна даже так близко ударила около самой моей ноги, что я невольно отскочил в сторону. И только небольшая складка местности, скрывшая меня от взоров австрийцев, положила конец их преследованию. Две-три пульки, пущенные, вероятно, наудачу каким-то неугомонным австрийцем, свистнули над моей головой, и после того стрельба прекратилась. Подойдя к шоссе, я увидел на краю его тонкую струйку голубоватого дыма. Кроме того, в этом месте сходились две телефонные проволоки. По этим признакам нетрудно было догадаться, что здесь была землянка батальонного командира. Капитан Шмелев встретил меня, как и всегда, очень радушно, точно это происходило где-нибудь у него на дому в Житомире, где, как я уже говорил, до войны стоял наш полк.
– Сумочка! Ну, живо давай, что там есть!.. – гаркнул капитан Шмелев.
В один момент на столе появились холодная закуска и начатая бутылка коньяку Мы разговорились. Серомутные глаза капитана Шмелева оживились. Несколько овальный нос, подернутый не слишком редкой, предательской синевой, выдававшей маленькую слабость старого капитана, вдруг заблестел, точно его смазали салом. Временами капитан Шмелев отпускал какие-нибудь ядовитые, не вполне цензурные остроты, на которые отвечал громким, раскатистым смехом, так что невольно вызывал смех у всех присутствовавших, то есть у меня, у Сумочки и скромно сидевших в углу телефонистов.
Когда я уходил, капитан Шмелев дружески похлопал меня по плечу и весело прибавил:
– Да, о самом главном я и забыл вам сказать: за бой под Ленкой меня представили к золотому оружию, а вас – к Владимиру.
Известие это меня обрадовало. В хорошем настроении я вышел от капитана Шмелева и прежней дорогой направился к своей роте. Я шел быстро, немного согнувшись. Несколько пуль свистнуло около меня. «Ладно, ладно, сейчас и я до вас доберусь, подлые австрияки…» – злобно подумал я. Но на этот раз австрийцы, точно испугавшись моей угрозы, не преследовали меня своим огнем, и я благополучно добрался до хода сообщения, где мог чувствовать себя в безопасности. Не заходя в свою землянку, я прошел прямо на передовую линию, чтобы привести в исполнение свою месть австрийцам. Ход сообщения, соединявший мою землянку с окопами, вывел меня на участок второго взвода. В окопах было безлюдно, кое-где только стояли наблюдатели, остальные солдаты сидели в землянках. Первому же попавшемуся наблюдателю я велел позвать взводного командира. Тот мигом исполнил мое приказание, и через минуту передо мной уже стоял навытяжку старший унтер-офицер Белов. Это был довольно красивый, бравый солдат с русыми усиками и серыми бойкими глазами. Вся его коренастая, хотя и невысокая фигура дышала энергией и здоровьем. Туго подпоясанная шинель с патронными сумками впереди ловко облегала его стройную талию. Он был прекрасный стрелок и, как взводный командир, отличался распорядительностью и находчивостью.
– Что изволите, ваше благородие? – отчетливо спросил Белов.
– Есть у тебя хороший стрелок?
– Так точно.
– Вот что, возьми сам винтовку и позови этого молодца тоже с винтовкой, понимаешь?
– Так точно, понимаю, – весело ответил Белов, хотя по недоуменному взгляду, который он бросил на меня, можно было сказать, что он решительно ничего не понимал, что такое затевал его ротный. Вскоре опять появился Белов в сопровождении оного смуглолицего, коренастого солдата-малоросса.
Этот тоже выглядел молодцом. Его спокойная осанка и твердый, уверенный взгляд темных глаз говорили вам, что этот человек не дрогнет ни перед какой опасностью.
– Как твоя фамилия?
– Городенко, ваше благородие.
– Вот что, ребята: австрияки нам проходу не дают, чуть кто высунется, сейчас по нему и палят. Ну, а сейчас мы на них поохотимся…
Белов и Городенко почтительно осклабились.
– Приготовьтесь стрелять. Прицел тысяча!
Ловким, привычным движением оба солдата вскинули винтовки на бруствер. Щелкнули затворы. В бинокль я начал всматриваться прежде всего в то место, откуда австрийцы преследовали меня своим огнем. Ждать пришлось недолго. Вскоре позади австрийского окопа показалась человеческая фигура, спокойно двигавшаяся вдоль окопа. В бинокль она была очень хорошо видна.
– Видите прямо, чуть правее развалин идет австриец?
– Так точно…
– Ну, прицельтесь хорошенько… Шеренга-а, пли!
Рядом грянули два выстрела. Зашипели в сером воздухе пули. Фигура как бы с недоумением остановилась и потом со всех ног пустилась бежать. Но мои молодцы не зевали. Один за другим грянули новые два выстрела. В бинокль было видно, как фигура как-то странно перегнулась и, как сноп, свалилась назад. Сомнения не было, австриец был или ранен, или убит. Я не переставал наблюдать в бинокль. Спустя короткое время около того же места снова показалась фигура какого-то австрийца, который, согнувшись, пробирался в тыл, к Радлову. Но от зорких глаз Белова трудно было укрыться.
– Ваше благородие, вон видать… Идет несмело. Городенко, видишь? – вполголоса, точно охотник, боящийся спугнуть дичь, произнес Белов.
– Вижу, ховается
[24]…
Оба стрелка прицелились, ожидая моей команды.
– Шеренга-а, пли!..
Снова два выстрела. Фигура исчезла и больше не показывалась.
Так в течение целого часа мы не пропускали ни одного австрийца, появлявшегося над окопами. Доставалось даже и тем, которые обнаруживали себя в Радлове. В конце концов, наша назойливая стрельба надоела австрийцам. Сначала они отвечали отдельными ружейными выстрелами, но видя, что это не помогает, не на шутку обозлились и открыли огонь из пулемета. Пока пули сыпались, с визгом сбивая с бруствера брызги земли, мы преспокойно сидели на корточках на дне окопа и только посмеивались. Лишь только стрельба затихла, как мы снова высматривали уже новую жертву…
