– Садитесь, ребята! Ну-ка, вызови, братец, штаб полка и попроси прапорщика Колчанинова, – проговорил я, обращаясь к молодцеватому телефонисту.
Тот быстро схватил трубку и несколькими короткими нажимами на клапан беспрестанно повторяя: «Штаб полка? Штаб полка?» – принялся вызывать. От каждого нажима на клапан трубки получался нежный гудок, очень напоминавший отдаленный звук рожка железнодорожного стрелочника или обыкновенной детской дудочки. Ряд таких коротких гудков на телефонной азбуке означал ряд точек. Этим знаком у нас в полку обыкновенно вызывали по телефону штаб полка. Кстати сказать, все части полка, в которых были установлены телефонные аппараты, имели свой отдельный вызов по азбуке Морзе
[28]. Например, 1-й батальон вызывался одним протяжным гудком, что означало тире. Обоз – тремя точками, то есть тремя короткими гудками и т. п.
Когда из штаба полка приняли вызов, телефонист, лицо которого застыло в сосредоточенном внимании, бросил в трубку последнюю фразу: «Я передаю трубку…» – и передал мне ее.
– Доброе утро, Василий Николаевич!
– Доброе утро! Доброе утро! Ну, как вам там? – отчетливо послышался приятный, мелодичный голос помощника адъютанта прапорщика Колчаникова.
– Спасибо, ничего, участок, кажется, довольно спокойный, только землянка попалась отвратительная: ни дверей, ни печки…
– Да, это правда скверно… Вы, кажется, на стыке
[29] с сорок второй дивизией?
– Да. Ну, а у вас что нового, Василий Николаевич? Не слышно ли чего?
– Все обстоит очень хорошо. Сводку
[30] скоро получите. Наши в Карпатах успешно продвигаются вперед.
– Ну, слава богу. До свидания, Василий Николаевич! Пойду дальше по окопам.
– Всего хорошего!
В землянке телефонистов было так тепло и уютно, что не хотелось оттуда выходить на двор, где свистел и рвал ветер. И действительно, лишь только я открыл дверь, как сильный, колючий ветер чуть не сбил меня с ног. Я пошел дальше по окопу. Жидкая, размешанная грязь на дне окопа превратилась теперь в твердые, замерзшие комья, мешавшие идти. Там, где окоп спускался в небольшую лощину, наполовину занесенную уже снегом, притаился в своем гнезде покрытый засаленным чехлом пулемет. За лощиной в двух-трех землянках приютился четвертый взвод, а дальше на протяжении шагов 200 тянулся узкий и неглубокий ход сообщения, соединявший нас с правым флангом 42-й дивизии.
Поворачиваясь спиной к ветру, я торопился поскорее набросать кроки, так как окоченевшие пальцы окончательно вышли у меня из послушания. Наступившие холода загнали обе враждующие стороны в землянки. Люди, точно пауки, опутавшись, как паутиной, сетью проволочных заграждений, попрятались в свои норки, и только редкие ружейные выстрелы да кое-где вспыхивавшая на короткое время артиллерийская перестрелка напоминали о том, что война продолжается и что ее свирепый, кровожадный дракон не дремлет.
Но не всюду на фронте наблюдалось такое затишье боевых действий, как это случилось на нашем участке, то есть на Дунайце. Несмотря на суровое время года, центр тяжести войны был перенесен на Карпаты. По этому поводу в военных сферах ходила такая версия. Для разгрома Германии существовало два стратегических плана, от выбора которых должна была решиться судьба России. Начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Янушкевич был сторонником прямого наступления русской армии на Германию, то есть через Пруссию и восточную Силезию, между тем как великий князь Николай Николаевич, базируясь главным образом на технической неподготовленности нашей армии для наступления на Германию в лоб, решил форсировать
[31] Карпаты для того, чтобы, разгромив Австрию, ударить на Германию со стороны двуединой империи, то есть в наиболее уязвимом месте. Трудно сказать, с одной стороны, какой из этих двух планов был лучше, а с другой – один только Бог знает, чем больше руководствовался Верховный главнокомандующий Николай Николаевич, стратегическими ли расчетами или тщеславными мыслями. Еще жив в народной памяти переход русских войск через Балканы – этот великий и славный подвиг русской армии, совершенной под руководством великого князя Николая Николаевича (старшего) (отца Верховного главнокомандующего). И, как знать, не было ли и у нашего Верховного главнокомандующего помимо стратегических целей затаенное, жгучее желание еще раз прославить русскую армию богатырским переходом Карпат! Как бы там ни было, Николай Николаевич, облеченный неограниченной, почти монаршей властью, решил провести в жизнь свой план. Будущий беспристрастный суд истории даст, конечно, надлежащую оценку этого решения Николая Николаевича.
Во исполнение распоряжения Верховного главнокомандующего в районе Карпат началось сосредоточение русской армии, долженствовавшей овладеть этой неприступной твердыней. Тот, кому приходилось созерцать величие и гордую красоту высоких гор, упирающихся вершинами в облака, только тот может представить себе всю трудность, почти непостижимость предстоящей русскому солдату задачи. Сосредоточить многомиллионную армию для штурма Карпат было нелегкое дело, особенно благодаря слабо развитой сети железных дорог. День и ночь один за другим следовали эшелоны с войсками. В горах в важнейших стратегических направлениях уже начались жаркие бои, развивавшиеся для нас с большим успехом. С этого момента Карпаты стали центром внимания всего мира.
Набросав кое-как кроки, я вернулся в землянку с посиневшим лицом и окоченевшими от холода руками. В эту минуту, открывая уже приделанную узенькую дверь и входя в теплую землянку с ярко пылавшим камином, я в глубине души был искренно рад тому, что судьба забросила меня на Дунаец, а не куда-нибудь под небеса в Карпаты. «Извольте-ка теперь, в этакую стужу наступать на какую-нибудь высоту номер три! Склоны обледенелые, скользкие… Медленно, ползком пробираются вверх наши, точно на заклание, а их сверху-то пулеметами посыпают… Визжат пули… щелкают разрывные… валятся вниз раненые, убитые… Брр!..» Представив себе на миг эту жуткую картину я с особенной лаской оглядел теперь свою землянку которая вдруг точно преобразилась и стала для меня такой уютной и приятной…
Потирая руки и в самом прекрасном расположении духа, я подсел к огню.
Вслед за мной почти тотчас вошел прапорщик Муратов со свежим, зарумянившимся от мороза лицом, а сзади его показался и Клопов с эмалированным чайником в руке, из носика которого заманчиво вырывался тоненькой струйкой пар.
– Вот так холодище! Совсем как у нас в матушке-Рассее! – воскликнул прапорщик Муратов, тоже потирая руки и подсаживаясь к импровизированному камину – Австрияки и те попрятались. Глядел, глядел, ни одного не видать, только дымят из своих землянок, точно фабрик понастроили.
