Когда я пришел в свою землянку, прапорщик Муратов с нетерпением меня поджидал. Он лежал на широких деревянных нарах, устланных жиденькой соломой, и курил папиросу. При моем появлении он машинально встал.
– Что там у вас новенького, Владимир Степанович?
– А ничего, все по-старому, только вот приказано по очереди каждой роте производить разведку. Сегодня наша очередь, завтра Павла Палыча…
– Гм… для разнообразия оно, пожалуй, и ничего, можно и к австрийцам в гости прогуляться! – как-то неестественно рассмеялся прапорщик Муратов, но ни один мускул не дрогнул на его лице, и нельзя было определить, какое впечатление произвело на него известие о разведке.
Мне почему-то в этот момент представилась его невеста – хорошенькая, молоденькая девушка, почти ребенок, фотографию которой он недавно мне показывал. Повинуясь какому-то внутреннему хорошему голосу, я поспешил прибавить:
– Сегодня для первого дебюта я пойду с несколькими молодцами сам, а вы, Николай Васильевич, уж как-нибудь в другой раз…
Это было несколько против военных правил, так как в таких случаях, когда разведка велась не всей ротой, а только маленькой группой людей, это дело обыкновенно поручалось младшему офицеру, но прапорщик Муратов был не из числа тех людей, которые легко поддаются искушению оградить себя от грозящей опасности. Будучи человеком чутким и глубоко чувствующим, он в то же время имел настолько твердый и благородный характер, что без труда мог подавить в себе такого рода душевную слабость. Кроме того, он был патриот, и на войну с Германией он смотрел не только как на войну за честь и неприкосновенность России с узко патриотической точки зрения, но и как на борьбу с германским милитаризмом, служившим постоянной угрозой миру. Можно с уверенностью сказать, что если бы ему в данную минуту предложили какое-нибудь место в тылу, то он наверняка отказался бы.
– Нет уж, позвольте мне, Владимир Степанович, пойти сегодня на разведку. Этого удовольствия я еще не испытал, хочется испытать… – чуть-чуть нахмурившись, произнес прапорщик Муратов, словно угадав мою мысль.
– Ну хорошо, пойдем вместе, тогда никому обидно не будет! – весело подхватил я.
Во время этого небольшого разговора между мною и прапорщиком Муратовым наш вестовой Клопов принес охапку дров, чтобы подложить ее в печурку. Услышав, что мы с прапорщиком Муратовым собираемся идти на разведку, он, сделав свое дело, вдруг вытянулся в струнку и, добродушно улыбаясь, проговорил, обращаясь ко мне:
– Ваше благородие, дозвольте и мне с вами сходить, мне больно охота…
– Э, дурак ты, Клопов! – дружески хлопнул его по плечу прапорщик Муратов. – И что тебе за охота идти подставлять себя под австрийскую пулю, а то еще, чего доброго, в плен возьмут или штыком брюхо распорют!.. Сидел бы себе тут, чаек попивал, тепло, хорошо…
Клопов осклабился во весь рот и покраснел, даже маленькие капельки пота показались у него на лбу. Карие живые глазки весело и в то же время растерянно засверкали, точно Клопов не понимал, шутит ли прапорщик Муратов или говорит серьезно.
– Их благородие пойдут, и вы тоже, как же мне оставаться… – смущенно пробормотал Клопов.
– Ладно, иди, когда хочешь, может, как раз еще и Георгия заработаешь… – ласково произнес я. Клопов с торжествующим лицом, точно получил приятный подарок, вышел из землянки.
Вслед за ним вышли и мы и направились ходом сообщения на передовую линию, откуда мы хотели внимательно изучить впереди лежащую местность, на которой нам предстояло действовать этой ночью.
Снежная пороша все еще кружилась в воздухе, и поэтому небо и земля слились в один какой-то белесоватый фон. Даже в бинокль трудно было хорошо рассмотреть австрийские окопы. Все наше внимание было сосредоточено на небольшом продолговатом бугорке, который выступом выдвигался далеко вперед за линию австрийских проволочных заграждений и который находился как раз против середины нашей роты. Нам хорошо было известно, что на этом месте австрийцы каждую ночь выставляли пост, но какой численности был этот пост, этого, конечно, мы не могли знать. Захват этого поста мы и решили с прапорщиком Муратовым поставить целью нашей разведки. В эту минуту мы были похожи на каких-нибудь генералов перед сражением, производящих рекогносцировку местности. Мне только кажется, что наше чувство должно было быть острее, так как нам предстояло не только руководить нашей маленькой боевой единицей, но и самим быть в первых рядах, а не сидеть в каком-нибудь штабе за пределами не только ружейного, но даже артиллерийского огня. От этого картина сильно меняется.
В настоящий момент благодаря пасмурной погоде даже в бинокль нельзя было отличить приковывавшего наше внимание бугорка. Все представлялось одним снежным полем, на фоне которого темной узкой лентой извивалась линия австрийских проволочных заграждений, а за ними был, словно в тумане, Радлов со своей заводской трубой. Но все же приблизительно мы могли определить местонахождение этого бугорка. Поэтому тут же и наметили план действий. План этот был таков. Для того чтобы возможно скрытнее подобраться к австрийскому посту, мы решили отправиться на разведку в белых халатах в количестве семи человек. В данном случае, где главным нашим оружием была скрытность и осторожность, с такой небольшой партией можно было действовать лучше всего. В то же время она была настолько сильна, что если бы нам удалось напасть на австрийский пост врасплох, то можно было бы рассчитывать на успех. Согласно выработанному плану, наша партия разведчиков должна была выйти из окопов после полуночи, постараться зайти этому австрийскому посту, занимающему бугорок, слева и даже отчасти с тыла, чтобы наш налет был бы с той стороны, откуда австрийцы и не ожидали бы. Мы нарочно выбрали левую по нашей руке сторону для нападения, так как в этом месте австрийские проволочные заграждения довольно глубоким заливом вдавались вовнутрь, и мы здесь поэтому больше были гарантированы от опасности быть обнаруженными. Если удастся подобраться незаметно к австрийскому посту на близкое расстояние, то решено было атаковать его без выстрела и бесшумно.
– Ах, интересно, черт возьми! – не выдержав, воскликнул прапорщик Муратов, потирая руки от удовольствия.
Вызвали подпрапорщика Бовчука. Тот не замедлил явиться.
– Что прикажете, ваше благородие? – как всегда молодцевато вытягиваясь в струнку и беря под козырек, отчетливо произнес боевой подпрапорщик.
– Нам нужно четырех отборных молодцов на разведку; хотим караул снять. Не найдется ли там у вас охотников? – сказал я, будучи совершенно уверен, что подпрапорщик Бовчук вызовется быть в числе этих четырех. И я не ошибся.
– Дозвольте мне тоже… – нисколько не рисуясь, просто заявил Бовчук.
– Хорошо. Ну и еще там кого-нибудь троих, пусть придут сюда без винтовок.
– Слушаюсь.
Бовчук быстро скрылся за траверсом
[33] окопа. Не прошло и четверти часа, как перед нами вместе с Бовчуком вытянулись, взяв под козырек, три молодцеватые фигуры.
