Как хорошо было бы, если бы теперь вдруг неожиданно кончилась война! Умолкли бы орудия и пулеметы, не щелкали бы ружья, и можно было бы по самому верху окопа открыто пройтись во весь рост, полной грудью вдыхая чудный весенний воздух. Но было как раз наоборот. С наступлением весны по всему фронту боевая деятельность оживилась. Особенно жаркие бои происходили теперь в Карпатах. Центр тяжести войны был на Карпатах, и от исхода этих боев, как всем казалось, зависела участь всей кампании. Со дня на день ожидалось взятие Карпат, этой неприступной твердыни, все главные проходы которой были уже в наших руках. Еще одно могучее усилие, и наши войска победоносно перевалят через Карпатский хребет. А там, впереди открывалась Венгерская равнина, по которой, как вода в весеннее половодье, разольются русские полки… Так грезилось нам. Но судьба решила иначе…
Операции на Карпатах требовали все новых и новых жертв.
Уже сотни тысяч цвета русского народа покрыли своими телами склоны Карпат. Но требовались еще сотни тысяч… Взять сразу негде было, так как свежее пополнение в тылу России было еще не подготовлено для войны, поэтому наше главное командование решило от каждой дивизии, состоящей из четырех полков, оторвать по одному полку и послать на Карпаты. Таким образом, был взят на Карпаты 19-й Костромской полк нашей дивизии. Но наше главное командование по своей близорукости не ограничилось только этим. Оно снимало, ни мало не смущаясь, с ближайшего к Карпатам фронта целые пехотные дивизии и заменяло их спешенными кавалерийскими частями. Кавалерия в окопах! Получалось и смешно, и глупо. Этот род оружия, будучи приспособлен к совершенно особым боевым действиям в открытом бою, ничего не имел общего с позиционной войной.
Роль конницы на войне другая. Разведка, налеты, преследование отступающего противника, быстрые охваты, прорыв в глубокий тыл неприятеля, поддержание связи между частями армии – вот, собственно, ее задачи. Но пребывание в окопах спешенных частей кавалерии, совершенно незнакомых с условиями позиционной войны, было не только бесполезно, но прямо преступно. В других местах дыры, образовавшиеся после ухода частей на Карпаты, затыкались ратниками ополчения 2-го разряда. Их называли «крестоносцами», потому что на шапках вместо кокарды они носили медные кресты. Эти люди, находившиеся уже в солидном возрасте, именно лет под пятьдесят, представляли собой совершенно негодный для несения боевой службы элемент. При виде этих «отцов», обремененных тяготами войны, трудно было удержаться от улыбки сожаления. Обыкновенно такого рода частям давались самые спокойные участки где-нибудь за рекой, за болотом и т. п. Здесь «крестоносцы» чувствовали себя не хуже, чем дома. Они преспокойно тут же, на позиции варили кашу, почти не заботясь об охране, все время охали и жаловались на свою несчастную судьбу. О немцах у них было какое-то фантастическое представление, как о каком-то чудовище, которому совершенно бесполезно сопротивляться. Поэтому зачастую стоило только нескольким немецким разведчикам показаться перед окопами «крестоносцев», как эти последние с криками: «Немцы! Уходи, братцы!» бросали окопы.
И затем не малого труда стоило нашим линейным войскам брать эти окопы обратно. Мы, рядовые офицеры, с беспокойством наблюдали за этим систематическим ослаблением нашего Прикарпатского фронта. Мы словно предчувствовали что-то недоброе. Не нужно было быть большим стратегом, чтобы понять ту опасность, которая над нами нависла. В тылу у нас не было никаких резервов. Все было брошено на Карпаты. Позиция же наша была так слабо укреплена, что немцам ничего не стоило ее прорвать. Что же получалось? А получалось то, что достаточно было немцам прорвать здесь наш фронт, как вся наша карпатская огромная армия очутилась бы под угрозой быть отрезанной. И ей волей-неволей нужно было бы отступить, утратив все то, что было достигнуто такими колоссальными усилиями и жертвами. Это и случилось весной 1915 года. Однако вернемся к прерванному рассказу.
На нашем участке фронта в районе Радлова немцы тоже зашевелились. Готовясь, по-видимому, к решительному наступлению, они в то же время лихорадочно укрепляли свои окопы. День и ночь у них кипела работа. Имелись даже сведения о том, что к Радлову подвезены понтоны для переправы через Дунаец. Появились новые тяжелые батареи, которые вели пристрелку по нашим окопам… Между тем у них в окопах так же, как и у нас, слышались солдатские песни. Мы беспечно наблюдали за всеми этими приготовлениями немцев. Однако скоро стали приходить к нам и тревожные вести.
Недалеко, например, от нас, в предгорьях Карпат, австрийцы атаковали наши окопы, занятые частями спешенной кавалерийской дивизии.
Но ведь спешенные кавалеристы плохие вояки, и потому, как и следовало ожидать, к вечеру австрийцы снова были отброшены назад, но все же это был щелчок по носу и от кого же? От австрийцев, от тех самых австрийцев, которых мы гнали до самого Кракова. Правее нас немцы тоже не без успеха атаковали наши позиции. Видно было, что противник нащупывает слабые места нашего фронта и готовится к решительному удару. Вот почему с каждым днем наша окопная жизнь становилась все тревожнее и напряженнее.
Мы усилили бдительность, особенно по ночам. Поправляли те места окопов, которые были разрушены снарядами. Расширяли сеть проволочных заграждений и т. п.
Заметную растерянность проявляли также наши штабы. Часто гудели телефоны то от командира батальона, то непосредственно из штаба полка по вопросам, касающимся положения на фронте.
Малейшая затея немцев, замеченная нами и переданная в штаб, трактовалась на разные лады. Делались различные предположения. Так, например, немцы почему-то вздумали впереди своих проволочных заграждений рыть в нескольких местах довольно длинный ход сообщения. Потом этот ход сообщения разветвлялся вправо и влево в виде усиков.
С каждым днем «усики» удлинялись. Появление этих «усиков» вызвало целую тревогу в нашем штабе.
Приказано было усиленно наблюдать за этими «усиками» и каждое утро по телефону доносить в штаб.
Такова была атмосфера на участке нашего фронта в начале весны 1915 года, и хотя налицо были признаки надвигающейся катастрофы, но как-то не верилось в ее возможность. Тем более что положение на всем нашем фронте было хорошее. Операция на Карпатах была близка к блестящему окончанию. В центре и на правом фланге нашего огромного фронта положение тоже, казалось, было устойчиво. Сильнейшая австрийская крепость Перемышль, обложенная тесным кольцом наших войск, едва держалась. Падение ее ожидалось со дня на день. И действительно, это случилось, как сейчас помню, 11 марта 1915 года. День был чудный. Ярко и тепло светило солнышко. Высоко в голубом безоблачном небе раздавалась трель жаворонков. Воздух был чист и прозрачен. Было около 10 часов утра. Мы с прапорщиком Муратовым стояли в ходе сообщения около своей землянки и грелись на солнце. В такое время как-то не сиделось в серой, мрачной, как погреб, землянке. Вдруг из-за Дунайца прогремел залп нашей батареи, за ним другой, третий…
К ним присоединились залпы других наших батарей. Снаряды с воем проносились где-то над головой, но, странное дело, все наши шрапнели рвались очень высоко, точно наша артиллерия делала какой-то салют. Мы с прапорщиком Муратовым с удивлением переглянулись. Из землянок начали выскакивать солдаты и с беспокойством озираться вокруг. В это время правее послышались тоже ружейные залпы и отдаленное «ура», которое волной катилось по нашим окопам, приближаясь к нам. Солдаты с ружьями в руках забегали по окопам. Меня тоже невольно охватило волнение, но я ничего не понимал. В первое мгновение можно было подумать, что немцы предприняли наступление. Однако, как ни всматривался я в свой цейсовский бинокль в сторону противника, никаких признаков наступления немцев не было заметно.
