Однако и немцы не дремали. Имелись достоверные сведения, что они решили этим летом нанести России сокрушительный удар, для чего перебросили с Западного французского фронта крупные силы, дополнив их вновь сформированными частями. Сосредоточение этих сил велось в течение всей весны на варшавском направлении, но главный удар должен был обрушиться где-то на нашем Юго-Западном фронте. Наша воздушная разведка с каждым днем приносила все более и более тревожные сведения о готовящемся прорыве со стороны немцев. Наше высшее командование прекрасно о нем знало, но, увы, оно бессильно было парировать этот удар, так как в тылу у нас не было заготовлено сильно укрепленной позиции, а главное, что резервы у нас иссякли: все легло на Карпатах, и ко всему этому ясно определился недостаток в снарядах. В таком положении застала нашу армию весна 1915 года. Но, конечно, в описываемое мною время подобного рода тяжелая стратегическая обстановка могла быть известна только высшим штабам, мы же, рядовые бойцы, ничего не видевшие дальше своего окопа, могли только лишь чутьем догадываться о катастрофичности нашего положения на фронте, которое, как говорится, висело на волоске. Однако вскоре из горького опыта мы узнали и горькую же правду…
На третий день после смены с позиции и прибытия в Повензов я пригласил к себе на преферанс капитана Шмелева, прапорщика Ковальского и прапорщика Тарасова. Это было в четверг. Нужно было кое-что купить на закуску в Тарнове, кроме того, хотелось прокатиться верхом по зеленеющим полям, поэтому я отпросился у капитана Шмелева сам на несколько часов съездить в Тарнов.
Было около 11 утра, когда я на своем Каштане крупной рысью выехал из Повензова и очутился на просторе полей. Ах, как хорошо было! На мгновение я забыл, что я на фронте. Позади меня – небольшие высоты, а впереди – зеленеющая низина Дунайца с разбросанными по ней маленькими деревушками с красными черепичными крышами. Чуть левее, тоже в низине, верстах в пяти лежал Тарнов, а за ним вырисовывались смутные, но величественные очертания Карпатских гор. В синеве небес звенели жаворонки. Теплый ветерок ласково трепал меня по щекам. Спугнутый заяц чуть не из-под самой морды лошади вырвался и стрелой помчался по полю. Я почувствовал прилив молодых сил.
Дорога шла под гору, и я, пригнувшись к луке, помчался вскачь, так что только пыль облаком стояла позади меня. Когда дорога пошла ровным местом, я осадил Каштана и поехал шагом. Через несколько минут я уже выехал на шоссе, по которому до Тарнова было всего три версты. Тарнов – это небольшой австрийский городок. Теперь он весь был как на ладони со своими маленькими и большими кирпичными домами, над которыми торчало несколько фабричных труб и высились остроконечные башни костела и ратуши.
Обращало на себя внимание большое двухэтажное красное кирпичное здание. В этом здании, над которым развевался флаг Красного Креста, находился лазарет с несколькими сотням раненых, кроме того, штаб 42-й дивизии и разные другие тыловые учреждения. Глядя на это здание, я вспомнил, как говорили, что вчера германский аэроплан сбросил в Тарнове записку на немецком языке такого содержания: «Завтра в 11 часов утра здание 42-й дивизии будет разрушено. Уберите раненых!»
Едва я так подумал и вынул часы для того, чтобы посмотреть, который час, как вдруг за Дунайцем на неприятельской стороне из-за леса поднялся столб пламени и пыли. Через три секунды послышался тяжелый удар. Я взглянул на часы: было ровно 11. И тут сказалась пресловутая немецкая аккуратность. Это выстрелила германская «Берта»
[37].
Огромный снаряд, подобный тому, какой описывает Жюль Верн в своем «Путешествии на Луну», со страшным шумом и воем, подобно мчащемуся курьерскому поезду или невидимому воздушному дредноуту, грузно рассекал воздух. Каштан остановился на месте как вкопанный, захрапел, наставил уши и, дрожа всем телом, попятился назад. С каждой секундой мощный, давящий шум с воем разрастался с необычайной силой, превращаясь в настоящий ураган. Казалось, что гигантский снаряд летит прямо на нас. Я невольно оцепенел от охватившего меня ужаса, хотя и знал, что снаряд был пущен по Тарнову. Взгляд мой был устремлен на описанное выше здание, над которым по-прежнему развевался флаг Красного Креста. Когда шум от снаряда достиг крайнего напряжения и силы, я понял, что близок момент разрыва. И действительно, едва только резко оборвался этот бешеный шум, как в ту же секунду на месте здания Красного Креста образовался один сплошной огромный столб из темно-бурого дыма красной пыли и взлетевших высоко обломков этой массивной постройки. «Т-ррр-ах» – послышался звук неописуемо могучего, оглушительного разрыва, и так и почувствовалось, как рвалась на куски толстая стальная оболочка гигантского снаряда. Когда дым разрыва рассеялся, то на месте рокового здания остались лишь одни жалкие развалины. Немцы в точности исполнили все по записке, брошенной вчера с аэроплана. Я пришпорил лошадь и помчался к Тарнову, чтобы поближе взглянуть на разрушенное в одну секунду на моих глазах здание. Подъехав к Тарнову, я свернул по боковой улице и вскоре очутился перед местом катастрофы. Толпа любопытных из жителей Тарнова, сдерживаемая военными патрулями, запрудила улицу. Здание представляло собой одни лишь бесформенные, безобразные развалины, в центре которых зияла огромная воронка, где свободно могла помститься тройка лошадей с экипажем. К счастью, жертв не было, так как всех раненых и все учреждения, находившиеся в этом здании, заблаговременно перевели в другие места.
Сделав необходимые закупки, я поехал по главной улице, думая уже отправиться обратно в Повензов, как вдруг внимание мое привлек низко кружившийся над Тарновом и что-то сбрасывавший германский аэроплан. Редкая штатская публика и военные останавливались и с любопытством смотрели вверх. Наши две зенитные батареи открыли по аэроплану беглый огонь. Облачка шрапнелей окутывали со всех сторон аэроплан, но он, то нырнув вниз, то забрав вверх, увертывался от преследования шрапнелей, продолжая сбрасывать что-то белое. Одна такая белая «птица» падала недалеко от того места, где я находился.
Это был приделанный к короткой палке конусообразный белый флажок. Флажок медленно опускался на землю, треплясь своим верхним, острым концом. Когда флажок упал на улицу, несколько солдат подскочили к нему и принялись рассматривать, вертя его в руках.
– Ну-ка, покажите, братцы, что это за штука! – проговорил я, подъезжая к солдатам.
Солдаты вытянулись в струнку и взяли под козырек. Один из них подал мне эту своеобразную письменную корреспонденцию.
– Спасибо, братцы. Вот тебе рубль на табачок, – проговорил я и шагом поехал дальше.
– Покорнейше благодарим, ваше благородие! – послышалось мне вслед. Я с любопытством развернул флажок, на котором по-немецки было что-то напечатано. Пробежав глазами надпись, я рассмеялся: немцы объявляли жителям Тарнова, что в это воскресенье на площади против ратуши будет играть германская полковая музыка. Все приглашаются на музыку.
«Экая нахальная самонадеянность, – подумал я. – Сегодня что же это у нас, четверг?.. А в воскресенье они уже думают быть в Тарнове!» Это звучало какой-то злой шуткой… Однако известно ведь, что немцы не любят бросать слова на ветер, и эта прокламация только лишний раз подтвердила, что немцы действительно готовятся по всему фронту к генеральному наступлению. Мною овладело беспокойство, и я пришпорил Каштана. Менее чем в полчаса я уже был в Повензове.
