Подъехав к чистенькому белому домику, где помещался штаб нашего полка, я соскочил с Каштана и, привязав его к забору, сам вошел в середину.
Командир полка полковник Байвид с золотым пенсне на носу сидел над картой, пощипывая свою маленькую русую бородку. Адъютант поручик Сорокин и его помощник прапорщик Колчанинов сидели за другим столом и что-то писали. Увидев меня, полковник Байвид приветливо протянул мне руку и пригласил сесть. Я поздоровался с остальными и, сев из почтительности на некотором расстоянии от командира полка, доложил ему и всем, что произошло только что в Тарнове, и в заключение подал ему германскую прокламацию. Поручик Сорокин и прапорщик Колчанинов тоже подошли и начали ее рассматривать. Полковник Байвид, прочтя надпись, добродушно расхохотался.
– Немцы приглашают в это воскресенье на музыку в Тарнов. Каково! Ха-ха-ха!
Все от души рассмеялись… Слишком это казалось невероятным и дерзким. Теперь, когда наша армия вот-вот должна была победоносно спуститься в Венгерскую равнину, когда в наших полках утроилось количество штыков, а передовая линия укреплялась в течение всей зимы – и вдруг теперь отступать! Нет, это было невозможно… Просто даже смешно.
Вечером того же дня при свете сальной свечи сидели за преферансом капитан Шмелев, прапорщик Каминский, поручик Тарасов и я. На столе около нас стояла наполовину распитая батарея бутылок пива. В разных консервах тоже недостатка не было. Приятная вечерняя прохлада врывалась в раскрытые окна. На бледном небе тихо мерцали звезды. Игра шла весело и непринужденно. Поручик Тарасов приятным баритоном напевал какой-то романс, ему подтягивал прапорщик Каминский. Капитан Шмелев сосредоточенно курил и временами отпускал какое-нибудь нецензурное словечко.
Иногда, увлеченные игрой, все умолкали и слышались только отдельные, короткие восклицания: «Семь пик!», «Восемь червей!», «Пасс!».
Было уже за полночь, когда наша пулька приходила к концу, как вдруг тишину весенней ночи нарушила сильная артиллерийская канонада. Мы с недоумением переглянулись и, побросав карты, выскочили на двор. Била наша артиллерия по всему фронту Дунайца. Вспышки выстрелов, как зарницы, мелькали то там, то сям в ночном сумраке. На неприятельской стороне мигали звездочки шрапнельных разрывов. В ответ раздались новые залпы германских батарей.
– Э-э-э, господа, наступление! – многозначительно произнес капитан Шмелев. И действительно, не успел он произнести эти слова, как подбегает к нему его вестовой Сумочка и взволнованно докладывает:
– Ваше высокоблагородие, немец переправился, приказано быть наготове!.. – В первое мгновение мы точно остолбенели, настолько была неожиданна эта роковая весть.
Первым пришел в себя капитан Шмелев.
– Поднять людей и ожидать моих приказаний! – грозно пробасил он. Все засуетились и бросились по своим местам. Пробудившийся среди ночи Повензов наполнился гамом голосов солдат, сердитыми окриками старших, бряцанием ружей… Во весь опор по главной улице Повензова промчался конный ординарец.
Охваченные паникой мирные жители Повензова, накинув на себя что попало, а другие в одном белье, выскакивали из халуп и спрашивали с ужасом: «Цо то есть?» Некоторые из слабодушных женщин начинали громко голосить. А на передовой линии между тем грозно гремела артиллерийская канонада и кипела ружейная и пулеметная трескотня. Через полчаса весь полк уже был на ногах и только ожидал дальнейших приказаний. Никто, в сущности, не знал, что именно такое произошло и отчего произошел такой переполох. Мало-помалу рев орудий утих. Слышалась только редкая ружейная перестрелка. До самого рассвета наш полк стоял под ружьем. У всех было напряженное, приподнятое настроение. Как черные змеи ползли отовсюду разные слухи. Говорили, что на Карпатах немцы прорвали фронт… Ушедший на Карпаты 19-й Костромской полк нашей дивизии будто бы почти весь уничтожен. Остатки его, возвращавшиеся по железной дороге, были прямо с поезда брошены в образовавшийся прорыв… Однако все это были только панические слухи, и никто ничего определенного не знал. Поэтому, когда разнеслась по Повензову команда «Отставить!», и солдаты стали разбредаться по сараям и халупкам, мы все облегченно вздохнули. Значит, ничего серьезного не произошло. Но утром уже стало известно, что немцам все-таки удалось переправиться через Дунаец. Дело было так. В своем месте я указывал, что наша дивизия занимала передовой укрепленный плацдарм на левом, неприятельском берегу Дунайца. Левее вдоль Дунайца стояла 42-я дивизия, а правее нас на правом берегу Дунайца занимали позицию «крестоносцы», которые, вероятно, считали быстрый Дунаец непреодолимой преградой и потому беспечно относились к охране занимаемого ими берега. Немцы отлично были осведомлены о том, где и какие части стояли против них. Они знали, что взятие плацдарма, занимаемого нашей испытанной в боях дивизией, обойдется им слишком дорого и потому решили ударить по нашему слабому месту, то есть по «крестоносцам». В ночь с 20 на 21 апреля, именно в ту ночь, когда мы преспокойно сидели в Повензове за преферансом, несколько смелых немецких разведчиков на лодке переправились к «крестоносцам» на правый берег Дунайца для того, чтобы поскорее был наведен мост через Дунаец. Неожиданное появление немцев перед самым носом «крестоносцев» подняло среди них неописуемую панику В это время «крестоносцы» мирно спали в своих землянках. Разбуженные дикими, нечеловеческими криками часовых и секретов: «Не-е-мцы-ы! Не-емцы! Спасайся!» – они повыскакивали из землянок и спросонья забегали, засуетились, вообразив, что переправилась несметная сила немцев. Часть «крестоносцев» бросилась к ружьям, некоторые забились в углы землянок, другие бросились в ближайший из окопов. В темноте ночи никто не видел цели, стреляли, куда попало. Пули шлепали то в воду, то падали около самих окопов. Некоторые палили от страха прямо в небо… А немецкие разведчики между тем, бросив несколько бомб, без труда заняли часть окопов «храбрых крестоносцев» и, открыв огонь из пулемета, привели их в еще большее замешательство. Наша батарея открыла беглый огонь по Дунайцу, но в темноте ночи нельзя было разобрать, где именно переправляются немцы. Для того чтобы отвлечь наше внимание от места переправы, немцы предприняли демонстративное наступление на наш передовой плацдарм против Радлова. Наши встретили наступающих жестоким артиллерийским, ружейным и пулеметным огнем. Это и была та канонада, которая прервала наш преферанс. Между тем немцы на участке «крестоносцев» лихорадочно возводили понтонный мост, и к рассвету на наш берег Дунайца уже переправилась целая рота немцев с четырьмя пулеметами. Положение нашего передового плацдарма с каждым часом становилось все более критическим. Ему угрожала опасность быть отрезанным от тыла. Ввиду этого наш начальник дивизии, еще так недавно любезно поздравлявший немцев с праздником Пасхи, не на шутку заволновался и приказал выделить одну роту нашего полка с тем, чтобы она на рассвете атаковала и сбросила в реку переправившихся немцев. Это была одна из тех многочисленных тактических ошибок, которая свидетельствовала о бездарности нашего командного состава и за которые русская армия платила напрасными жертвами. Что могла сделать наша одна рота против переправившейся германской роты с несколькими пулеметами, поддержанной тяжелой и легкой артиллерией? Вышло то, чего и следовало ожидать. Вся наша 8-я рота, высланная против переправившихся немцев, была уничтожена их огнем. Тогда начальник дивизии генерал Ткачевский приказал снова выслать уже не одну роту, а две и атаковать противника с наступлением темноты. К этому времени немцы переправили через Дунаец новые подкрепления и заняли придунаецкую деревушку Домбровицы. Таким образом, зона неприятельских действий на правом берегу Дунайца расширялась, и тем создавалась угроза для всей нашей придунаецкой армии, отход которой мог свести на нет всю карпатскую операцию. Вот почему наш штаб дивизии и штаб корпуса так переполошились и приказывали во что бы то ни стало отбросить немцев назад. Но вместо того чтобы в самом начале, как только немцы переправились небольшими силами, принять решительные меры и прислать сразу батальон для ликвидации прорыва, наш начальник дивизии посылает одну роту. После уничтожения этой роты, он опять бросает в бой две роты. И что же? Их постигла та же печальная участь. Они, не дойдя до немецких окопов, были перекошены пулеметным огнем. Это, наконец, подействовало на нашего бездарного начальника дивизии, и утром 22 апреля был получен секретный приказ двум нашим батальонам с рассветом атаковать противника, переправившегося в районе деревни Домбровицы.
