В 1850-е гг. обостряется проблема рабовладения в связи с результатами Американо-мексиканской войны 1846–1848 гг. и присоединением к США новых огромных территорий
[1446]. Сразу же возник вопрос о том, какая система — рабовладельческого или свободного труда — будет доминировать на этих территориях. Эта проблема волновала как Север, так и Юг. Южане смотрели на эти территории с позиции Миссурийского компромисса, проведшего линию в 36°30’ с.ш., и хотели продлить эту линию до Тихого океана. Северяне исходили из положений знаменитого Северо-Западного ордонанса 1787 г., запретившего распространение рабства на новые территории
[1447].
В обостряющейся схватке за власть промышленная буржуазия Севера надеялась укрепить свои политические позиции, покончить с преобладающим влиянием рабовладельцев в федеральном правительстве. Большинство ключевых постов федерального аппарата находилось в их руках. Прежде всего, южные плантаторы контролировали президентскую администрацию на протяжении практически всего периода до 1860 г. Из 15 лиц, избранных на высший пост, 9 были южанами, причем 7 из них происходили из штата Виргиния, который получил прозвище «мать президентов». Все они были плантаторами и владели рабами. Что касается президентов — выходцев с Севера, то они поддерживали существование рабства
[1448]. В 1840–1850-е гг. в Верховном суде из 9 членов 5 были активными защитниками интересов Юга. Теодор Паркер заявлял: «Длительное время американское правительство контролируется плантаторами. Верховный суд является прорабовладельческим судом. То же самое можно сказать и о Конгрессе… Большинство северных политиков… только надсмотрщики за собственностью рабовладельцев. А присущ ли дух свободы правительственным чиновникам? Почти все они являются верными прислужниками рабства»
[1449].
Больше всего южан беспокоила проблема контроля над Конгрессом. Демографический фактор явно вел к подрыву влияния Юга на этот орган власти. Если в 1789 г. в южных штатах проживало ок. 40 % белого населения, то в 1850 г. — 31 %. Быстрый рост населения Северо-Востока и Северо-Запада вел к изменению соотношения, прежде всего, в нижней палате Конгресса. Если в 1789 г. южане имели 46 % мест в Палате представителей, то в 1850 г. только 38 %. Правда, в Сенате еще существовало равновесие между Севером и Югом, но оно грозило нарушиться при принятии Калифорнии в качестве свободного штата. Именно угроза потери политического влияния в Конгрессе вызвала острые дебаты по вопросу о Калифорнии, которые продолжались в течение восьми месяцев и закончились принятием известного компромисса 1850 г.
[1450]
Антирабовладельческие силы добивались запрещения рабства в новых территориях. Для плантаторов Юга создание там рабовладельческих штатов было делом бесспорным. Вопрос о включении в Союз Калифорнии, принявшей на референдуме конституцию, запрещавшую рабство, обострил ситуацию. Тем самым свободных штатов стало бы 16, а рабовладельческих — 15. Возможное ослабление позиций рабовладельцев в Сенате вызвало сильную тревогу на Юге
[1451]. Экстремисты призывали к отделению, если интересы плантаторов будут ущемлены.
Представители Севера решили в очередной раз пойти на соглашение с южанами. 29 января 1850 г. 72-летний Г. Клей внес на рассмотрение Сената ряд компромиссных резолюций: допустить Калифорнию в состав Союза без рабства; ввести территориальное управление в Нью-Мексико и Юте; установить границы Техаса, выплатив компенсацию этому штату за территориальные уступки; запретить работорговлю в округе Колумбия; принять новый закон против беглых рабов и др.
[1452] Предложения Клея легли в основу дальнейших дебатов. За свою роль в выработке компромиссных мер он получил прозвище «великого умиротворителя» или «великого мастера компромиссов»
[1453].
Оценивая в целом принятые компромиссные меры, следует признать, что, хотя рабовладельцам не удалось помешать вступлению Калифорнии в Союз в качестве свободного штата, запрещению работорговли в столичном округе Колумбия, они оказались более выгодными Югу, чем Северу. Особенно четко усиление позиций южных плантаторов проявилось в новом законе о беглых рабах. Закон давал плантаторам широкие права в преследовании беглецов на территории других штатов. Полиция и федеральные суды должны были помогать в возвращении рабов. Э. Фонер считает, что закон о беглых рабах, являвшийся составной частью компромисса 1850 г., по существу сделал рабство общенациональным институтом, так как обязывал северян помогать рабовладельцам в возвращении их собственности. И это давало рабству то, что подразумевало его экстерриториальность
[1454]. При этом нарушались права северных штатов на защиту индивидуальной свободы и прав человека.
На Севере было множество людей, отнюдь не враждебных к рабству, которые увидели в законе 1850 г. посягательство на личную свободу и права человека, укоренившиеся в их сознании со времен Войны за независимость. По мнению значительной части северян, которое отразилось на страницах аболиционистской и антирабовладельческой печати, закон «нарушает все принятые гарантии личной свободы, разрушает Конституцию, отрицает священное право на суд присяжных, Habeas Corpus и апелляцию», т. е. является посягательством на основные просветительские и либеральные идеи. В тексте закона говорилось о том, что достаточно любого письменного свидетельства под присягой для возвращения в рабство предполагаемого беглеца, причем его показания во внимание не принимались. И это создавало возможности для любых правонарушений и произвола в отношении свободных негров. Кроме того, закон предусматривал достаточно суровые наказания для аболиционистов, помогающим беглецам. В журнале «New Englander», довольно далеком от политики, читателям предлагалось сделать выбор «между отказом в исполнении закона и насилием, связанным с его исполнением, между ненасилием и насильственным сопротивлением действиям правительства»
[1455]. Несомненно, что принятие закона о беглых рабах содействовало расколу среди северян, ранее более склонных к компромиссам с Югом. Происходит усиление антирабовладельческих настроений под влиянием ярких выступлений представителей новоанглийской интеллигенции и радикальной прессы
[1456].
