Из конкретных прав и свобод европейские просветители выше всего ценили свободу совести. «Свобода совести есть великая привилегия подданного», — объявлял Локк
[135]. О том же писал Вольтер
[136]. Но к дебатам о Гербовом акте веротерпимость отношения не имела и потому не упоминалась (возможно, также потому, что Новая Англия веротерпимостью как раз не отличалась). Высоко ценилась в европейском Просвещении также свобода слова. «Свободный народ, мыслящий народ, — писал К. А. Гельвеций, — всегда повелевает народами, которые не мыслят. Следовательно, государь должен говорить народу истину, ибо она полезна, и дать ему свободу печати, ибо это — средство открыть истину. Повсюду, где нет этой свободы, невежество, подобно глубокой ночи, охватывает умы»
[137]. Правда, следует отметить, что Гельвеций, с его типично просвещенческим оптимизмом, не допускал возможности использования печати для манипуляции сознанием масс. «Но разве эта свобода не приведет к массе странных взглядов? — рассуждал философ. — Это не страшно. Разуму нетрудно будет опровергнуть эти взгляды тотчас после их появления, и они не смогут нарушить мир государства»
[138]. Примерно так рассуждали и американские редакторы. «Нет свободы в нашей стране, которая ценилась бы дороже свободы печати, и с полным основанием, ведь если она погибнет, в одно мгновение исчезнет все, чем мы хвалимся», — объявлялось в «Boston Gazette»
[139]. «Boston Evening-Post» в октябре 1765 г. поместила большое эссе о свободе печати. Именно благодаря свободе печати, утверждала газета, «вся ученость, остроумие и гений нации могут быть использованы на стороне свободы». Газета доказывала, что свобода печати ни в коем случае не может привести к народным восстаниям. Это не то, что афинские демагоги и римские трибуны. Печатное слово воспринимается иначе, подчеркивал автор. Ведь газету читают в одиночестве и хладнокровно, следовательно, опасные страсти не могут зародиться от чтения. Слух в деспотическом государстве опаснее, чем памфлет в свободном, ведь подданные деспота не привыкли мыслить независимо или различать правду и фальшивку. Участие в свободном обсуждении политики развивает ум, и человека труднее увлечь нелепым слухом
[140].
Однако Гербовый акт косвенно ограничивал и эту свободу. Газеты и другие периодические издания должны были помещать у себя гербовый штамп, и его стоимость удорожала их выпуск. Американские издатели забеспокоились. В октябре 1765 г. «Boston Gazette» вышла с изображением черепа и костей на том месте, где нужно будет ставить гербовую печать
[141]. Популярный «Альманах Эймса» на 1766 год был опубликован заблаговременно, чтобы дать читателям возможность приобрести его по обычной цене. В своей рекламе издатель указывал цену «до того, как вступит в силу гербовый сбор» — полдоллара за шесть экземпляров или шесть медяков за один. После рокового 1 ноября, предупреждал Эймс, цена должна возрасти более, чем вдвое
[142]. Некий автор в «Boston Gazette» и вовсе предлагал писать на древесной коре и таким образом избежать необходимости ставить гербовую марку
[143]. Правда, в действительности столь радикальные меры не потребовались. Ведущие колониальные газеты просто проигнорировали гербовый сбор и продолжали выходить без пресловутого штампа, даже когда закон вступил в силу.
Гербовый акт поставил также вопрос о роли избирателей в политическом процессе. Резолюции митинга в Бостоне 17 сентября 1765 г. провозглашали «важнейшими правами британских подданных» наличие собственных представителей в том органе, который вводит новые налоги, а также суд присяжных
[144]. Оба эти принципа (в переосмысленном и модернизированном виде) были заимствованы из Великой хартии вольностей. Но кого можно считать представителями американцев в законодательной власти империи? Парламент Великобритании, — утверждали тори. Да, там нет депутатов, избранных колонистами, но ведь то же самое можно сказать и о многих англичанах. Для доказательства этого положения использовалось несовершенство избирательной системы самой Англии. До реформы 1832 г. в Англии существовали города (в том числе такие крупные, как Бирмингем, Манчестер, Лидс, Шеффилд) и целые районы, не имевшие собственных избирательных округов
[145]. Однако, по мнению лоялистов, было бы абсурдом сказать, что эти города и районы не были представлены в парламенте
[146]. Эта доктрина получила название «фактического», или «виртуального» представительства (virtual representation). Губернатор Массачусетса Ф. Бернард, основываясь на этом представлении, настаивал на том, что парламент имеет верховную власть «над всеми частями своей обширной и широко распространившейся империи». При этом для него право парламента заключалось, собственно, в том, что свои законы он может навязать Массачусетсу силой
[147]. Вигов подобные рассуждения возмущали до глубины души. «Гемпден» (Дж. Отис) доказывал, что никакое фактическое представительство не прописано в законе. Он иронически интересовался: «Если бы однажды Британская империя распространилась на весь мир, разве было бы разумно, чтобы заботами всего человечества ведали избиратели из Старого Сарума?»
[148] Все более уверенно виги связывали власть парламента с принципом народного суверенитета.
