Отсюда и постоянное стремление американских вигов найти для современных им деятелей аналоги героев и злодеев античности. Противопоставления Брут — Цезарь, Катон — Цезарь и т. п. постоянно воспроизводились в вигской пропаганде. Борцы за свободу и тираны древности и Нового времени составляли для них единый непрерывный ряд. Так, празднуя годовщину отмены гербового сбора в 1768 г., бостонские «Сыны Свободы» пили за «бессмертную память Брута, Кассия, Гемпдена и Сиднея»
[419]. Оппонентам же они приписывали склонность к возвеличению злодеев и деспотов прошлого. Описание торжественного обеда, якобы устроенного массачусетскими тори, также включало традиционное описание произнесенных тостов. Но эти тосты имели откровенно пародийный характер. Тори якобы пили за Иуду, Нерона и Коммода, за Претендента, а также за то, чтобы французские войска подавили восстание Паоли на Корсике. Пили они также за «своих надежных друзей и сторонников тори Великобритании»
[420].
Современные аналоги персонажам античной истории находились относительно легко. В пьесе Мерси Уоррен «Льстец» (1774) Дж. Отис предстает как Брут, Дж. Адамс становится Кассием, Дж. Хэнкок — Порцием [Катоном]. Зато Хатчинсон фигурирует под прозрачной маской Rapatio (от лат. Rapax — жадный, хищный). Он мечтает о репрессиях против патриотов и обещает «совершить такое, чего не смел Нерон». Место действия обозначено как Верхняя Сербия (Servia), что явно отсылает к латинскому servus и английскому serve — раб. Массачусетские патриоты охотно подхватили новое прозвище Хатчинсона; С. Адамс, например, использовал его в своих письмах для обозначения губернатора
[421]. Отсюда лишь один шаг до попыток представить самих себя в облике героев античной истории. Этой цели служили популярные в то время античные псевдонимы. Их использование вместо подписи в памфлетах и газетных статьях классических псевдонимов восходит к практикам английской вигской оппозиции, в частности, к «Письмам Катона» Гордона и Тренчарда. При этом число античных псевдонимов в американской прессе резко возросло в предреволюционные годы. В «Boston Gazette» в 1760–1763 гг. можно найти лишь восемь таких псевдонимов, в 1770–1773 — 121
[422].
На более глубоком уровне усвоение античных культурных моделей включало для американских вигов также апроприацию римской гражданской добродетели, без которой республика в XVIII в. считалась вообще невозможной. Со времен Саллюстия представление о том, что Рим погубила роскошь и забвение mores maiorum — нравов предков, считалось прописной истиной. Т. Джефферсон в 1819 г. был убежден, что римский плебс был настолько развращен, что установить хорошее правление в Риме не могли бы ни добродетельные герои Цицерон, Катон и Брут, ни мудрые императоры Тит, Траян и Антонин
[423].
Со своей стороны, виги пили за то, чтобы в Америке соединились спартанские, римские, британские добродетели с христианской благодатью
[424]. Понятие добродетели стало центром этоса революционеров XVIII в. Вообще, в XVII–XVIII вв. культ античности был так тесно связан с революционным движением, что Т. Гоббс проклинал его именно за это: «Благодаря чтению греческих и латинских авторов люди с детства привыкли благосклонно относиться (под лживой маской свободы) к мятежам и беззастенчивому контролированию действий своих суверенов… вследствие чего было пролито столько крови, что я считаю себя вправе утверждать, что ничто никогда не было куплено такой дорогой ценой, как изучение западными странами греческого и латинского языков»
[425]. А вот американских вигов привлекало именно то, что Гоббс осуждал, как «беззастенчивое контролирование своих суверенов». Они чувствовали революционный потенциал классической республиканской идеологии и старались ее использовать. Ю. М. Лотман, исследуя аналогичные явления в русской культуре, обращал внимание на этическую сторону вопроса. Для него рецепция античной добродетели в революционном движении XVIII в. сводилась прежде всего к возвеличению героической смерти
[426]. Культ героической смерти не прошел мимо идеологии американских вигов. Он актуализировался в связи с событиями «бостонской резни», но оказался особенно востребованным во время Войны за независимость. Героев, павших за свободу, воспевали, например, Мерси Уоррен в пьесе «Льстец» (1773), Х. Г. Брекенридж в своих трагедиях «Сражение при Банкер-Хилл» (1776) и «Смерть генерала Монтгомери» (1777). В вигских текстах героическая смерть воспринималась как жертва во имя свободы, которая вдохновляет мужчин на дальнейшую борьбу, в то время как женщины хранят память о погибших
[427]. Но чаще американских вигов привлекала в римской добродетели иная, более оптимистическая сторона: не столько героическая смерть, сколько героическая жизнь. В рамках римского этоса добродетельными считались действия, направленные на благо отечества. Напротив, стремление удовлетворить чисто личные интересы рассматривалось как порочное
[428]. Так же рассуждал и массачусетский виг Дж. Уорд: «Ничто не может быть более подлым и низменным в великий день борьбы за все, что священно в этом мире, чем забыть общественное [благо] или пренебречь им в низкой заботе о своем мелком „я“»
[429].
Действенным оружием вигской пропаганды было противопоставление роскоши и умеренности, коррупции и добродетели. Роскошь и коррупция, в полном соответствии с саллюстианской парадигмой, объявлялись орудием порабощения. Один из авторов «Boston Gazette» глубокомысленно рассуждал о «римских леди»: «Если б они сохранили свою добродетель, вместо того, чтобы впасть в азиатскую роскошь и сопутствующие ей пороки, прославленное государство (Рим. — М. Ф.) и сейчас можно было бы видеть в полном великолепии»
[430]. Здесь просматривалась печальная аналогия с современной автору Великобританией. Та же «Boston Gazette» возмущалась: во времена Роберта Уолпола взятки давали тайно, а теперь «министры распределяют взятки, как распутники сговариваются со шлюхами, среди бела дня»
[431]. Этому не слишком приятному образу противопоставлялся истинный патриот, такой, как «Нованглус» (Дж. Адамс). Один из поклонников его таланта выражал полную убежденность: «У вас нет синекуры, дающей шесть сотен в год. Благородный дух ваших произведений несовместим с такими вещами»
[432].
